Тень стрелы

Катя постепенно приходила в себя. Ее глаза различали: горящую на лиственничном спиле свечку; мандалу с изображением смеющегося Будды на стене юрты; небольшие куколки-онгоны, мотающиеся на бечевках под куполом; ярко-малиновый блеск шелковой княжеской курмы, висевшей на спинке стула – у командира в юрте стоял настоящий венский стул, и, принимая гостей или верша суд, он надменно усаживался на него, как на трон; намасленный ствол винтовки, прислоненной к горе наваленных в углу юрты шинелей; подвешенный к медному крюку походный котелок – в нем командир сам кипятил и заваривал люй-ча – с жиром, маслом и молоком. Катя прерывисто вздохнула. Ощутила, что ее ноги под набросанными на нее шкурами – голые; и горят, растертые водкой; и бедра тоже горят, и колени; и она смутилась и подумала нехорошее, стыдное; и тут же отогнала от себя эту мысль. Ведь он же растер ее всю водкой. Он не пожалел на нее бутылку драгоценной водки. Он же спас ее. Спас.

– Ну же, – сказал Унгерн нетерпеливо. Катя посмотрела ему в лицо, низко наклоненное над ней. Грубая шершавая рука все так же безжалостно терла, растирала ей виски. Белые горячие глаза обжигали ее кипятком. – Боитесь? Чего вы боитесь? Я вас не съем.

– Я?.. Боюсь?.. Нет, нет, конечно… Я расскажу…

Она стала рассказывать. Ей было трудно объяснить командиру, почему она беспричинно ускакала на коне в степь, да еще так далеко.

– Я люблю лошадей, я люблю скакать верхом…

Она лепетала, как дитя, задыхалась, а он будто и не удивлялся, кивал головой: я тоже люблю, – а рука, твердая и жесткая, продолжала делать свое дело.

– Ну да, понимаете, я скакала, скакала… а солнце начало садиться… и внезапно я увидела гольцы… слезла с коня, случайно отвалила камень от входа в пещеру…

– И что там было в пещере? Гроб Господень? Что вы замолкли? Говорите.

Он взял в руку зеленую бутылку, сощурившись, посмотрел на просвет, вылил себе в глотку остававшиеся там капли.

Катя молчала.

– Что, что там? Золотые слитки? Африканские алмазы? Сокровища Великих Моголов?

Она глядела на его лицо. Оно приняло жадное, оживленное выражение, глаза заблестели. Он стал похож на хищника, готовящегося к прыжку. На волка. На белоглазого веселого волка.

– Нет… ничего особенного. Там… там…

– Говорите!

– Там… мертвые люди…

– Какие, к черту, мертвые люди?! Объяснитесь внятнее, Катерина Антоновна! Вы же не немая!

Она судорожно вдохнула душный воздух командирской юрты. От мокрых волос пахло водкой. В голове по-прежнему гудело, как в печной трубе – о, да она была совсем пьяна. Она повернула голову, ощутила щекой крутые завитки бараньей шкуры, слабо улыбнулась, ее зубы проблеснули между открытых губ.

– Там… мертвецы… в виде мумий, – она передохнула, выдохнула шумно, через губы, продолжая бессмысленно улыбаться. – Они сидят и стоят вдоль стен… в большом зале. Они… у них стеклянные глаза… и каменные зубы. Они… среди них… знаете, кто?.. подпоручик Зданевич… у него погон на груди… один-единственный погон… висит, как орден… как Георгиевский крест…

Она закрыла глаза. Слабая сумасшедшая улыбка не сходила с ее лица. Унгерн жестко отчеканил:

– Если все, что вы говорите, правда, тогда нам несдобровать. Я отрядил на поиски пропадающих из дивизии людей Иуду Семенова. Брат вашего мужа, по-моему, храбрый человек. И умный. Я люблю таких отважных, как он. В помощники себе он взял солдата Фуфачева. Кого бы еще назначить им в пару? Пожалуй, вызову-ка я Николу Рыбакова. Он смышленый казак. Переговорим. Вы сможете связно повторить им все, о чем рассказали мне тут?

Унгерн вскочил на ноги. Вылетел из юрты. Катя слышала, как он зычно крикнул: «Солдат Рыбакова и Фуфачева ко мне!» Раздался топот ног. Рыбаков и Осип явились минут через десять. У них был смущенный вид. Они оба топтались у входа в юрту, Рыбаков горбился, стараясь стать ниже ростом. Унгерн бросил ему: пройди, не стой. Рыбаков приблизился, с опаской взирая на лежащую на тулупах Катю. Фуфачев мял в руках ушанку. «Катерина Антоновна, повторите солдатам все». Она, вздыхая чуть ли не после каждого слова, снова рассказала про пещеру. Унгерн морщил лоб. Рыбаков пожирал командира глазами.

– Где пещера, Катерина Антоновна? Там, где я вас нашел? Поблизости от Толы? Впрочем, вы сами не знаете. Как вы говорите, вы с конем изрядно отошли уже от пещеры, а потом вы потеряли сознание. Вы можете отыскать пещеру сами?

– Н-нет…

– Осип, соображай. Ты же знаешь тут всю округу. Что это за таинственные скалы такие? Что это за гольцы в чистом поле? Я тут не видывал подобного пейзажа.

Рыбаков вздохнул, утер усы:

– Кто ж там стонал-то в пещере, барышня?.. А?.. То-то и оно… Духи, духи все это монгольские… Ихние Жамцараны…

– Жамсаран имя божества, Рыбаков.

Осип, стесняясь, вдруг решился, выступил вперед. Катя видела, как на загорелом, обветренном лице пылают его впалые, почти без ресниц, карие глаза.

– Я вот тут… это… Роман Федорыч, нож нашел! Когда воду с Толы возил. Гляньте-ка! Хитрый ножичек-то! И вы, и вы взгляните, Катерина Антоновна…