Тень Торквемады

– А как это сделать? К нашим рыцарям даже не подступиться. Теперь они – власть и карающий меч в Московии, опричники. Попробуй только слово худое скажи, сразу голову с плеч долой или в клетку к медведям бросят, народу на потеху. Не посмотрят и на наш посольский сан. Да и царь о нас забыл, а может, – что гораздо хуже – обиду какую затаил.

– Не говори глупостей! – рассердился Пинто. – Просто у него и без нас других дел хватает. Спроворим то, что задумали, вот тогда и можно будет обращаться в Посольский приказ с просьбой о прощальной аудиенции у великого князя.

– Долго ответ придется ждать.

– Зачем? Выправим подорожную – и айда. Ведь посольские приличия будут соблюдены. И потом, мы все же не полномочные представители короля Испании. Хотя я не сомневаюсь, что Иоанн Васильевич обязательно напишет письмо королю Филиппу. Он сейчас очень нуждается в поддержке европейских государей – хоть кого-нибудь.

– А что королева Англии?

Фидалго неопределенно пожал плечами и ответил:

– Поговаривают, что царь будто бы имеет какие-то виды на военный союз с Англией, но ты же знаешь этих заносчивых и хитрых англосаксов. Им главное – беспошлинный ввоз и вывоз товаров и большая прибыль. А обещать Елизавета великому князю может все, что угодно. Даже свою девичью честь.

Антонио де Фариа расхохотался.

– Когда ты королева, притом незамужняя, и у тебя куча фаворитов, сберечь невинность может разве что каменная статуя, – ответил он весело. – Один граф Лейчестер чего стоит. Задиристый петушок, даже свою жену-хохлатку готов со свету сжить, лишь бы приблизиться к заветному трону. Ходят слушки, что резвушка Елизавета совсем не похожа на хладный камень, скорее наоборот – бурлит, как вулкан. Так что Иоанна Васильевича ждет большое разочарование по всем направлениям.

– А ты откуда все это знаешь?

– Был у меня до тебя штурман-англичанин, из высокородных. Может, даже графский сын. Знавал самого Джона Хокинса, одного из лучших корсаров Елизаветы. Он прибился к Хокинсу на корабль после какой-то скверной истории, которая могла стоить ему головы. Вот он много чего рассказывал о порядках в английском королевском дворе. Нравы там, доложу я тебе, что в матросском борделе на Гоа…

Закончить свое увлекательное повествование Антонио де Фариа не успел. В дверь постучали, и не как слуги, – осторожно, тихо, словно с придыханием, – а сильно и дробно, будто ударили в бубен-тулумбас.

– Входи, Митка! – откликнулся де Фариа, недовольно поморщился – слишком много московит воли себе взял.

А то, что это стучал именно он, бывший пират мог побиться об заклад.

Он угадал – на пороге встал Митька Бобер, как всегда, запыхавшийся от быстрой ходьбы, с круглым румяным лицом в веснушках, уже успевшим загореть под весенним солнцем. На испанской службе он изрядно откормился, приоделся и даже раздался в плечах, поэтому трудно было узнать в нем недавнего корчемного забулдыгу в рваной одежонке. Поклонившись по русскому обычаю, – едва не достав рукой пола – он сказал:

– Желаю всем здравствовать!

– Садись, Митка, рассказывай! – нетерпеливо молвил Фернан Пинто. – Как там наши дела?

Привычка московитов бить земные поклоны была испанцам в диковинку. Иногда для большего подобострастия или показывая, как они умеет ценить оказанную милость, русские касались земли даже не одной, а обеими руками. Если же боярин оказывал милость или покровительство какому-нибудь дворянину более низкого звания, то последний становился на колени и с силой бил челом оземь. Поэтому у многих московитов на голове имелись мозоли.

– Брать можно вашего Степана, аки медведя в берлоге, – весело ответил Бобер.

– Нашел?! – в один голос воскликнули идальго.

– А то как же… – Митька, даже сидя, ухитрился гордо подбочениться. – Мы такие… Отыскал я евойную крепостцу. Трудное дело было, скажу вам откровенно… – Он жадно посмотрел на сулею зеленого стекла, которая стояла на полке.

– Где она? – быстро спросил де Фариа, прервав намечавшееся выступление Митьки, в котором хотел расписать свои тяжкие труды и все невзгоды, которые он преодолел с риском для жизни, а значит, заслужил денежного поощрения и чарку-другую хлебного вина.

Вино он получил немедля, но с деньгами прижимистый Антонио де Фарио расставаться не спешил. Митька выпил, неодобрительно крякнул, – понял, что ему ничего не светит на добрую гульбу в корчме, – и доложил:

– Забралси ён в самую што ни есть глухомань, в леса… – Митька ловко уклонился от точного ответа на вопрос бывшего пирата, утопив его в словесах. – Там такую фортецию отгрохал! У-у… Ее и царские пушки не разобьют. Стража, конешно, при деле – на стенах, все чин по чину, денно и нощно, ворота на засове, вокруг крепостцы ров с водой… Я бы туда не полез. Голову свернут, как кочету.

– Поживем – увидим, – ответил Фернан Пинто. – Твои люди на месте?

– Ну да. Сидят в засаде, высматривают. Ждут подкрепления.