Тень вождя

Работать по-сталински, то есть с максимальной самоотдачей и максимальной эффективностью. Не просто стараться, а стараться сделать как можно больше дел как можно лучше. Любому организатору нужно начинать организацию с себя самого. В качестве отрицательного примера могу привести бывшего секретаря ЦК Михайлова[37]. Революционер Михайлов показал себя никудышным организатором, поскольку, пытаясь организовать других, не умел организовать себя. Он оказывался несостоятельным на всех постах, куда ставила его партия. Посты эти были чем дальше, тем ниже. Вместо того чтобы задуматься о причинах своего понижения, сделать выводы и попытаться изменить отношение к делу, Михайлов затаил обиду на партию. Кривая дорога привела его к правым уклонистам. Хорошо начав (секретарь ЦК в 27 лет!), Михайлов закончил плохо, стенкой. Обиды на партию и ЦК никого до добра не доводили.

Коль уж речь зашла о Михайлове, то скажу и о других таких как он. Нельзя козырять своими революционными и прочими заслугами. Одной из главных кадровых ошибок начального периода было распределение людей на руководящие посты только лишь на основе их заслуг перед революцией при игнорировании деловых качеств. Я упоминал Крыленко и Маркина, но таких были тысячи, десятки тысяч на всех уровнях сверху донизу. В партии появилось понятие «старый большевик», было создано их общество[38]. Очень скоро «старыми» стали считаться не только те большевики, которые вступили в партию до революции 1905 года, но вообще все, вступившие до Октября. На второе важное условие «старости» – непрерывность партийного стажа, часто не обращали внимания. В результате «старых большевиков» развелось пруд пруди, и каждый из них требовал себе высокую должность, каждый хотел руководить. Я сейчас веду речь не о заслуженных членах партии, а о тех, для кого понятие «старый большевик» стало чем-то вроде дворянского титула, дающего право на привилегии. Громя правых уклонистов, товарищ Сталин разгромил заодно и таких вот «старых большевиков». [39] Если где-то былые заслуги принимались во внимание, то в Рабкрине обращали внимание только на нынешние дела. С теми, кто в качестве оправдания начинал козырять былыми заслугами, разговор был короткий и суровый. Ходатаям тоже давали от ворот поворот.

В 1922 году был случай с Енукидзе[40], в то время занимавшим пост секретаря ЦИК. Енукидзе явился в Рабкрин с длинным списком тех, кого, по его мнению, «обидели» – сняли с должности, исключили из партии, завели уголовное дело. Енукидзе вел себя как барин – повышал голос, угрожал, оскорблял, намекал на свое «особое» положение. Он устроил в Рабкрине скандал, требуя «немедленного восстановления справедливости» в отношении лиц из его списка. Я взял у Енукидзе список, прочел его и сказал, что доложу товарищу Сталину, который в тот момент отсутствовал, иначе Енукидзе пошел бы прямо к нему. Мой доклад обернулся для меня выговором. Товарищ Сталин на моих глазах порвал список, отдал мне и велел отправить в таком виде Енукидзе. Меня же он строго отчитал за то, что я вообще принял этот список, и предупредил, чтобы больше я ничего подобного не смел бы делать. Я растерялся и спросил, как мне следовало поступить с Енукидзе, который скандалил и требовал немедленного решения своего «дела». Он же все-таки секретарь ЦИК. Товарищ Сталин сказал так: «Если секретарь ЦИК недоволен работой Рабкрина, то он должен выступать не в коридорах, а на собраниях. Со скандалистами разговаривать вообще не следует, кем бы они не были. Здесь не трактир, а советское учреждение».

В Рабкрине, в отличие от Совнаркома, царил идеальный порядок. Обстановка была деловой, каждый сотрудник знал свое дело и делал его добросовестно. Все брали пример со Сталина.

Я положил обрывки списка в конверт и отправил Енукидзе. На том дело закончилось. Больше Енукидзе скандалов в Рабкрине не устраивал. Мне впоследствии приходилось общаться с ним по работе. Он держался со мной сухо, говорил только о деле и голоса никогда больше не повышал. Значит, усвоил урок. Несмотря на то, что Енукидзе всячески пытался демонстрировать «широту кавказской души», его не любили. За показной «широтой» скрывались подлость, злопамятство, интриганство. Вдобавок ко всему Енукидзе был развратником, причем самого гнусного толка[41].

Полученный урок я запомнил на всю жизнь. Вообще работа в Рабкрине под сталинским руководством стала для меня университетом. То, чему я научился в Рабкрине, осталось на всю жизнь. Будучи министром госконтроля, я никогда не делал никому поблажек. Никогда, никому, несмотря ни на какие заслуги. Когда меня обвиняли в «черствости» или «бездушии», я отвечал, что работаю так, как меня научили работать партия и товарищ Сталин.