Товарищ Сталин учил нас, сотрудников Рабкрина, тому, что выявлять недостатки и наказывать виновных – это только полдела. Важно наладить работу так, чтобы впредь недостатков не было. «Какие будут предложения?» – излюбленный вопрос товарища Сталина. Все сотрудники знали, что к наркому нельзя приходить с одними лишь выявленными нарушениями и фамилиями виновных. Непременно следует обдумать положение дел и дать предложения по улучшению работы. Были такие, кто говорил: «наше дело – выявить недостатки, а как их исправить, пускай думают на месте (то есть – пускай думают руководители учреждений). Такие люди долго в Рабкрине не задерживались. Мы не только инспекция, мы участвуем в создании нового социалистического аппарата управления. Так учил товарищ Сталин.
Приведу еще один случай, «героем» которого стал председатель ЦК коммунальщиков[42]
Боровский. В 1919 году Боровский был председателем фракции РКИ в ЦК[43]. На этом основании он считал себя великим знатоком инспекторского дела и вообще превосходным, незаменимым, знающим руководителем. На деле же как председатель фракции РКИ Боровский себя показал полным неумехой. До революции Боровский служил в пожарной команде в Москве. Это обстоятельство показалось кому-то достаточным для поручения Боровскому руководства коммунхозом[44]. Да, большевистских кадров в первые годы Советской власти не хватало. Но это не могло служить оправданием для легкомысленного (если не сказать большего) подхода к назначениям на ответственные посты.В ЦК коммунальщиков Боровский завел кумовство, низкопоклонство и бюрократию. Сделал из себя «наместника божьего», отгородился от всех целым кордоном секретарш, руководство свел к написанию приказов и инструкций, потакал расхитителям народного добра. Прямую причастность Боровского к хищениям доказать не удалось, потому он отделался снятием с должности и отправкой в какую-то губернию на заведование коммунхозом. Но «не удалось доказать» и «непричастен» – это разные понятия. Боровского спасло лишь то, что главарь расхитителей отравился, когда его пришли арестовывать. Тем самым оборвалась ниточка, которая могла вести к Боровскому. Но это было позже, в 1922 году, а в декабре 1921-го, когда я только начал осваиваться в Рабкрине, Боровский попытался с нами (Рабкрином) воевать. «Войну» он организовал хорошо, работу бы так организовывал. В Совнарком и ВЦИК посыпались жалобы, причем очень толково составленные. Рабкрин мешает работать, терроризирует наших сотрудников, это вредит всей нашей работе в целом и т. п. Жалобы содержали множество примеров, вплоть до абсурдных. Помню такой: составляя ответное письмо в Рабкрин, секретарша Боровского задержалась на работе допоздна, потом шла домой в темноте, упала в яму, сломала себе руку, и в результате Боровский остался без секретарши. Боровского, явно того не афишируя, поддержал Троцкий. Троцкий, при всех своих недостатках, дураком не был и хорошо понимал, кто ему друг, а кто враг. В товарище Сталине Троцкий видел самого главного своего врага и потому поддерживал всех, кто нападал на Рабкрин. Заветной мечтой Троцкого, которой не суждено было осуществиться, было смещение товарища Сталина. Ради этого Троцкий был готов на все. По команде Троцкого Боровского поддержали его сторонники, руководившие другими учреждениями. Послушать их, так Рабкрин никому не дает работать, срывает всю работу государственного аппарата и все это (цитирую по памяти Боровского): «ради удовлетворения личных амбиций Сталина».
Амбиция у товарища Сталина всего одна – служение делу коммунизма. Это знал Ленин, это знали все честные большевики в руководстве страны. Вал клеветы разбился, не причинив ни товарищу Сталину, ни Рабкрину никакого вреда. Даже напротив. На заседании Политбюро Владимир Ильич сказал товарищу Сталину, имея в виду тех, кто жаловался на Рабкрин: «Видать, хорошо вы им прищемили хвосты, если они так взвыли». После случая с Боровским всем стало ясно, что «бодаться» с Рабкрином себе дороже. Если «прищемили хвосты», то выход только один – устранить недостатки и сделать так, чтобы впредь их не было.