Тень за кадром

— Ох, — Поспелов сконфузился, хотя явно был польщен. — Ну что вы, хм, Валентин, я не один такой… Много кто Гоголем занимается. Хотя бы вот Храпченко, Гуковский… В серии «Жизнь замечательных людей» недавно еще вышла книга о Гоголе. Степанов Николай Леонидович написал…

— И все же именно вы, Геннадий Николаевич, главный по Гоголю специалист. Все так считают.

— Что ж, давайте перейдем к вашему вопросу, — уклонился от дальнейших похвал Поспелов. Вновь почесав свой нос, он пробормотал: — Вы ведь, верно, хотите узнать о литературном значении данной петербургской повести Николая Васильевича?

— Что-то вроде этого, — согласился я.

— Вам знаком термин «гротеск»? — неожиданно спросил профессор.

— Более или менее, — пошевелил я в воздухе пальцами.

— Если ваша прерогатива — кинематограф, то там гротеск очень редок. Особенно в советском кино. А вот в литературе кое-какие образцы гротеска встречаются. Но опять-таки не в советской… Вы следите?

— Да, — кивнул я и, предупреждая дальнейшее развертывание им этой темы, попытался угадать: — В советской живописи мы, видимо, тоже никогда не сталкиваемся с гротеском, тогда как в живописи буржуазной…

— Совершенно верно, Валентин! — радостно перебил меня Поспелов. — И вы не напрасно заговорили о живописи, совсем не напрасно. Ведь именно там и возник термин «гротеск». Так обозначают изображения различных существ, включая человека, чьи естественные, так сказать, анатомические соответствия и пропорции показаны в этаком причудливом виде. Подобный принцип возможен и в литературе…

— В частности, в повести «Нос», — подвел я его ближе к теме.

— Безусловно. А вы читали эту повесть? — спросил профессор.

— Прочел, но не очень понял.

— Такое признание делает вам честь, — заметил он. — Что ж, попытаюсь помочь вам разобраться. Главный герой повести, как вам известно, майор Ковалев. Ничем не примечательная, по сути, личность, зато чрезвычайно озабоченная своим носом. Иными словами, он, можно сказать, не видит ничего дальше собственного носа! И так оно и есть. К тому же он очень любит задирать нос, держать нос по ветру…

— Водить за нос других, — подсказал я.

— Вот видите! — обрадовался Поспелов, думая, вероятно, что уже все объяснил мне.

— Да, но почему этот нос от него сбегает? — задал я вопрос, на который, по моему убеждению, никакого ответа и не могло быть.

Профессор, однако, принялся отвечать незамедлительно:

— Смысл повести ведь не в бегстве носа, а в переживаниях Ковалева по этому поводу.

Совершенно не удовлетворившись этим объяснением, я пробурчал:

— И почему в конце нос возвращается на место?

— Почему? — переспросил Поспелов. — Да по всем правилам комедийного искусства. Нос Ковалева запросто исчез и столь же запросто вернулся обратно. То есть все это происшествие оказалось нелепостью, сплетней, обывательским наваждением. В такое могли поверить только сам Ковалев и подобные ему обыватели.

* * *

Не добившись от профессора ничего более вразумительного, я вяло попрощался и отправился восвояси.

Бродя по улицам, я пытался найти хоть какую-то зацепку в словах этого записного литературоведа.

Гротеск, гротеск… Почему Воронов взялся снимать гротесковую, комедийную, по сути, картину именно в таких печальных для него обстоятельствах?..

Впрочем, лично я не вижу в повести «Нос» ничего комедийного. Напротив, от нее даже веет какой-то жутью… Сбегает нос, живет своей жизнью… Какой-то кошмар… Вот если бы вместо носа был член, возможно, это и казалось бы веселее…

Да, но как применить это к исчезновению Азии? У режиссера пропала дочка, и он с горя стал снимать фильм о том, как у кого-то пропал нос… Но разве это сопоставимые вещи — нос и дочь. Каждый нормальный родитель предпочел бы остаться без носа, но с дочерью…

Я остановился посреди дороги и усиленно замотал головой. Я как будто и сам уже схожу с ума. Что за нелепые мысли? Все эта чертовка Маргарита, она меня надоумила обратить внимание на дурацкий фильм, который снимает Воронов… Нет и не может быть в этом никакого смысла!

Конечно, если бы Азия, так же как нос Ковалева, вдруг взяла и сама вернулась домой, я бы только обрадовался…

Ой, ну все, хватит. Так и впрямь можно спятить…

Тем не менее когда я пришел домой, то, словно помимо своей воли, опять схватился за томик безумного Гоголя.

В первой главе «Носа» цирюльник Иван Яковлевич обнаруживает нос в хлебе… (Может, и Азию кто-то так же обнаружил, нашел, подобрал на улице у собственного дома?)

Во второй главе майор Ковалев обнаруживает пропажу своего носа, а потом встречает его разъезжающим в карете и посещающим собор. (Может, и Воронов что-то знает о теперешнем местонахождении Азии?)

В третьей главе…

Нет, хватит, хватит с меня!

Я со злостью захлопнул книгу и зашагал по комнате.

— Без Миши в этом не разобраться! — вслух сказал я сам себе через минуту.

И тут же хлопнул себя по лбу. Ну конечно! Миша!

Я зачем-то пошел искать ответ у старого литературоведа, хотя искать нужно в съемочной группе Воронова.