Тень за правым плечом

— Вот ваша бутылка, Петр Генрихович, — проговорил он, протягивая доктору опустошенный сосуд и делая попытку спрятать свою добычу в карман. Тут уже запротестовали все, не исключая и отца Максима, так что Шленскому пришлось покориться и развернуть ее на столе. Маша зажгла еще свечу и поднесла огонь поближе. Перед нами был небольшой, в четверку, лист плотной, явно старой бумаги с неровными краями. По краям он был обведен затейливым орнаментом, как будто перевитые побеги винограда с висящими на них гроздьями, оживленные кое-где птичьими гнездами и бабочками, причем выписанными очень тщательно и явно с большим знанием дела. В правом верхнем углу, как на старинных картах, крупными буквами с завитушками было написано двустишие: «Подобный их сердцам Борей, подняв пучину, Навел их животу и варварству кончину». Ниже две русалки, сплетясь хвостами, трубили в раковины. Еще ниже шла собственно карта: река, вырисованная мелкими волнистыми линиями и даже со стрелкой, обозначающей течение, и на ней два острова, похожие больше всего на кита и китенка. На первом острове, который покрупнее, были тончайшими линиями нарисованы какие-то развалины, рядом с которыми на всякий случай было подписано «здесь руины». Рядом с развалинами, судя по схеме, росло дерево (надпись гласила «дуб вроде Маврикийского»); рядом с деревом был поставлен крестик и написано «копать тут». Снизу, в правом углу, где на гравюрах обычно пишут имена художника и гравера, была нарисована маленькая собачья мордочка в профиль.

Несколько минут мы разглядывали эту карту в молчании, пока Стейси вдруг, всхлипнув, не проснулась и не разразилась плачем. Тут доктор спохватился, что Мамарина так и лежит с иголками, и ушел ее будить; через минуту они явились вдвоем, и она немедленно вцепилась в карту.

— Да я знаю, где это, — первым делом заявила она. — А вам, Володенька, не скажу, потому что вы со мной не поделитесь своим сокровищем. И что вы, кстати, станете с ним делать? Вы человек холостой, идейный, вам деньги ни к чему.

— Все на нужды революции, — проговорил серьезно Шленский, не поддерживая взятый ею игривый тон.

— Господа, я хотел бы напомнить, что вы делите шкуру не просто неубитого медведя, а медведя, никогда не существовавшего, — вмешался отец Максим: — Это просто громоздкая шутка, своего рода игра ума…

— А вдруг все-таки?

— Я тоже знаю, где это, — сказала вдруг Маша и покраснела. Шленский сделал движение, как будто собирался помешать ей говорить, но она сразу продолжила. — Это два островка в Вологде, чуть выше города, мы туда детьми плавали щеглов ловить. Там не живет никто давно.

В комнатке как будто сгустилась атмосфера: Шленский волком смотрел на Машу, пока она, залившись краской, пыталась поймать взгляд доктора, чтобы понять, сделала ли она неловкость. Тот пришел ей на помощь.

— А ведь точно, похоже на то. Ну если это работа вашего батюшки, — обратился он к священнику, — то передайте ему, пожалуйста, мое глубокое восхищение: сделано просто изумительно, особенно рисунок. Верх изящества и, насколько я могу судить, абсолютно в духе того времени. А интересно: там, где карта указывает, будет какая-то следующая находка в этом же роде? Или это, так сказать, однозарядная шалость?

— Вот чего не знаю, того не знаю, — отозвался отец Максим. — Но думаю, что ничего там нет. Мы стараемся следить, чтобы он из дома не убегал, сами понимаете. «И бияше во врата града, яко в тимпан, и падаше на руки своя, и паде у врат града, и слины своя точаше по браде своей». Чтобы он успел найти где-то лодку, добраться до острова, там что-то закопать и вернуться — нет, не думаю.

— Ну хорошо, — примирительно продолжал доктор. — Кстати, пока я в лечебной форме, может, кого-нибудь еще посмотреть? Серафима Ильинична, может быть, вы? — неожиданно обратился он ко мне.

— А кстати, — подхватила Мамарина, — вы же жаловались на головные боли несколько раз. Петр Генрихович сейчас уколет вас — и все пройдет. Не отказывайтесь!

(Нотабене: меня действительно довольно часто мучают мигрени, и я пару раз уходила пораньше из гостиной, сославшись на головную боль, но удивительно, что Мамарина, думавшая только о себе и о своих удовольствиях, могла это запомнить.)