Тень за правым плечом

Вероятно, этот вопрос не требовал ответа, либо он подразумевался — ибо, когда она закончила на этой высокой ноте, слушательницы ее молча закивали, как бы подавленные масштабом снизошедшего на них откровения. Тут, кстати, прозвенел и звонок. Среди тех, кто слушал ее особенно внимательно и кивал чрезвычайно истово, была одна молоденькая учительница, на вид почти девочка, чье лицо показалось мне смутно знакомым: коротко стриженная (по введенной суфражистками моде, принятой среди образованных женщин), светловолосая, с маленьким красноватым носиком-пуговкой, она больше всего походила на беленькую мышку, вдруг разросшуюся до человеческих (хотя и довольно скромных) габаритов. Фамилия ее была неожиданно пышная — звали ее Елена Константиновна Копейкина-Серебрякова: этой смеси купеческого с равноапостольным она, кажется, сама немного стеснялась. Выяснилось, что запомнила я ее неслучайно: она жила неподалеку, на Багровской улице, так что мы явно несколько раз встречались. Когда я вышла, чтобы идти домой (хотя я и боролась со своими инстинктами, уговаривая себя, что в мое отсутствие ничего со Стейси не произойдет, мне хотелось поскорее оказаться на месте), мышка-Копейкина догнала меня и, словно гимназистка, взяла под руку.

— Скажите, вы ведь не обиделись на Наталью Борисовну? — она на ходу старалась забежать вперед и заглянуть мне в глаза.

— Нисколько.

— А то вы так грубо ей ответили…. — протянула она.

— Не люблю фамильярности.

Пахло от мышки чем-то чуть-чуть кисленьким, как будто непропеченным хлебом.

— Ну это же не фамильярность! — горячо запротестовала она. — Напротив, Наталья Борисовна хотела вас подбодрить и немножко к себе приблизить. Надо бы радоваться.

— Да чему же тут радоваться? Она — простой учитель, я тоже, да я и не ищу покровительства.

Разговор этот начинал меня забавлять.

— Что вы! Как это — простой учитель. (Она даже как будто засмеялась.) Это же Наталья Борисовна. Она богиня.

Мне показалось, что я ослышалась.

— Это в каком смысле богиня? Как в Древней Греции были?

— Ну при чем тут Греция. (Она притопнула ножкой, что на ходу было не так-то просто сделать.) Вы смеетесь, а у нас все ее действительно почитают за нечто высшее. Да и как не считать! Вы ведь слышали сегодня, как она объясняет. Это сегодня про литературу было, но она ведь и про все остальное тоже рассказывает. Вы как послушаете, так сами поймете, что не может простой обычный человек, вроде нас с вами, так во всем разбираться. Вот буквально, что бы ты ни спросила у нее, она, если у нее есть время, секундочку подумает и скажет: «Так, Леночка, слушай и запоминай». Она на «ты» ко мне обращается иногда, — похвасталась Копейкина совсем уж детским манером.

— Так а что она говорит-то такое? — Я продолжала искренне недоумевать, чем приводила мою собеседницу в какое-то исступление. Чувство это, между прочим, было не такое уж банальное: что-то в этом роде, вероятно, ощущали какие-нибудь туземцы, когда пришлые люди недоумевали по поводу их шамана. Для аборигенов это был вершитель судеб, напрямую связанный с духами внешнего мира, а для этнографической экспедиции — просто взявший слишком много власти немолодой неуравновешенный мужчина.

— Ну как же вы не слышите! — восклицала Копейкина. — Она понимает буквально, буквально про все. И про новости из газет, и про народ, и про «производительные силы» (это она произнесла чуть не по слогам), и про царя. И про мужчин (добавила она после паузы и слегка покраснела).

— А погоду она может предсказывать? — произнесла я почти машинально, втайне забавляясь тем, какой тут в Вологде, оказывается, бьет источник мудрости.

— Да вы все смеетесь! — воскликнула Копейкина, останавливаясь и вырывая у меня руку. Мне сразу захотелось погладить ее по голове и утешить. Я, как могла, объяснила, что никоим образом не хотела обидеть ее кумира, а только выяснить, как далеко простираются ее замечательные возможности. Нескольких фраз хватило, чтобы она оттаяла и вновь взяла меня под руку. О своей патронессе она, кажется, была готова говорить часами, превознося ее гениальность (буквально) и утверждая, что если бы она правила Россией, то большей части нынешних проблем государственного масштаба удалось бы избежать. На это я мягко заметила, что, кажется, единственный шанс спланировать из вологодской гимназии на всероссийский трон — это брак с членом правящей династии, к чему есть препятствия не только морганатического свойства (история знает случаи, когда они бывали преодолены), но и чисто практического, ибо Наталья Борисовна, несмотря на свой легендарный ум, если и может соперничать с какими-нибудь богинями, то точно не с Венерой. Оказалось, что я вновь сделала ошибочный шаг и допустила кощунство: вновь была вырвана рука, и снова слезы готовы были показаться на окаймленных белесыми ресничками глазках, но тут мы уже и пришли — и, сказав несколько слов извинения и утешения, я покинула свою спутницу и устремилась домой.