Тень за правым плечом

Если весть о будущем нашем отъезде как-то затронула Шленского, виду он не подал: только осведомился о том, когда мы едем, и посоветовал с тем же самым предписанием обратиться к начальнику вокзала, чтобы он попробовал разместить нас на местах получше. Оглянувшись на секретаршу и Эппеля (последний вновь материализовался в кабинете и стоял, подпирая стену, у самой входной двери, всем своим видом выражая услужливость), он хотел было что-то еще сказать, но передумал. Я откланялась.

Доктора Риттера застать у меня не получилось: на мой стук выглянула какая-то простоволосая баба, которая сообщила, что Франц Францевич мучается животом и пациентов не принимает. Я оставила для него записку с просьбой немедленно прийти в дом Рундальцовых и отправилась дальше.

Так получилось, что, прекрасно зная дом отца Максима (он жил недалеко от нас) и много раз проходив мимо него, я никогда не была внутри. Массивный двухэтажный особняк старой постройки, весь посеревший от непогоды, был отделен от улицы сплошным, выше человеческого роста, забо-ром с заложенными изнутри воротами и узенькой дверкой. На острых планках забора, словно головы непрошеных гостей, торчали несколько горшков и чугунков. У дверки не было ни колокольчика, ни молотка; постояв в недоумении, я просто толкнула ее, и она легко поддалась. Двор был засажен, вероятно, плодовыми деревьями, которые стояли облетевшими и оттого сделались неразличимы; в углу виднелся огромный старый вяз с припорошенными снегом ветвями, который при других обстоятельствах сошел бы за скандинавское волшебное дерево, вокруг которого вращается весь мир: сейчас же между ним и забором была протянута веревочка, на которой висело какое-то тряпье. В углу, у распахнутой двери сарая, стояла покосившаяся на один бок старинная бричка, непонятно как сюда попавшая (лошадей отец Максим не держал). Из-под брички, завидев меня с коляской, вылезла крупная коричневая собака со светлыми подпалинами и стала потягиваться и отряхиваться, поглядывая на нас умными карими глазами. Мысли ее, спросонья спутанные, были сугубо миролюбивые: кажется, она тщетно пыталась припомнить, видела ли нас прежде.

Вдруг из глубин сарая послышалось хлопанье крыльев, и на площадку перед ним с громким гоготанием вылетел огромный гусь. Через секунду оттуда же, широко шагая, показался удивительный незнакомец: высокий, тощий, с длинной спутан-ной седой бородой и в роговых очках. Был он одет в черное бобриковое пальто, страшно засаленное, продранное в нескольких местах и густо облепленное птичьим пухом. На голове у него несколько наискось сидела фиолетовая скуфейка. Глянув на меня сердитыми глазками из-под кустистых бровей, он прошипел «дверь закройте» и стал, широко расставив руки, обходить гуся. Я послушно закрыла калитку и осталась стоять рядом. «Пальмовая с оранжевым живопись, большие царские врата, а олень и есть над ней, над девичьей комнатой, — обратился он к гусю густым басом, после паузы пояснив: — Горничная не простая, а оленья горничная». И тут он выкинул такую штуку, от которой у меня мурашки пробежали там, где должны быть крылья: «Ах, что вы говорите, мальчик принес три яблока, на столе еще три яблока, а вы уши тащите», — проговорил он тонким, писклявым голосом, как бы вступая в диалог сам с собой. Не знаю, что в этот момент почувствовал гусь, но, похоже, он был заворожен не меньше моего, так что пропустил роковой бросок. Старик кинулся на него, и через долю секунды добыча уже грузно билась у него в руках. Широко ступая, он дотащил гуся до стоявшей у сарая деревянной колоды (при этом собака, увидев, что он направляется в ее сторону, шарахнулась и отбежала от двери), взгромоздил на нее бешено сопротивляющуюся и орущую птицу и прижал ее всем телом к колоде. Одной рукой он придерживал ее за шею, не давая ей клеваться, а другую запустил куда-то под крыло. Гусь истошно орал и дергался. Через несколько секунд старик распрямился, держа в руке два крупных пера. Гусь, соскочив с колоды, метнулся обратно в сарай. Собака плюхнулась в песок и принялась вылизывать себе под хвостом.

— Второе и четвертое из левого крыла, — сообщил нам старик, подходя. — Самые лучшие и единственные пригодные для моих целей. Позвольте отрекомендоваться: Андрей Константинович Монахов, бывший профессор, бывший ученый и вообще бывший человек.