Тень за правым плечом

Увлекшись птицами, мы не заметили, как наш хозяин ускользнул куда-то вбок и вскоре громко затопал по невидимой лестнице. Почему-то именно здесь, среди птиц, в чужом доме наедине с его неуравновешенным жильцом, на меня снизошло вдруг особенное спокойствие, которого я не чувствовала долгие месяцы. Наша (я имею в виду существ, подобных мне) жизнь состоит из сплошной тревоги: ежесекундно мы прокручиваем в своей голове десятки трагических сюжетов, заканчивающихся увечьем или гибелью объекта нашей заботы. Представьте, что вы находитесь в крестьянской телеге, которая с бешеной скоростью мчится по булыжной мостовой, — и у вас в руках драгоценная хрустальная ваза, которую вы должны сохранить: тогда вы почувствуете десятую часть того, что мы ощущаем ежеминутно. Жизнь человека настолько хрупка, а мир вокруг настолько опасен, что любая, самая маленькая оплошность или отлучка грозит трагедией. Маленький ребенок может задохнуться, захлебнуться, обвариться кипятком, упасть с кроватки, быть укушенным бешеной собакой или угореть — и все это без единого предупреждения, односекундно, из-за нелепого совпадения простейших обстоятельств — и если его хранитель отвернется. Каждый раз, отлучаясь из дома, я ощущала нараставшее беспокойство, избавиться от которого могла, лишь вернувшись и обнаружив, что моего отсутствия никто толком-то и не заметил. Чуть-чуть полегче стало, когда из-за болезни Мамариной Стейси стала ночевать в моей комна-те: мне достаточно было среди ночи открыть глаза и прислушаться, чтобы различить в темноте ее силуэт и услышать ровное дыхание. И вот теперь, днем, в доме отца Максима на меня вдруг опустилось подобие мягкой блаженной темноты, которая окружает с двух сторон жизнь обычного человека. Здесь было сильно натоплено, так что я расстегнула Стейси тулупчик и сняла теплую шапку: впрочем, завороженная птицами, она вовсе не обратила на это внимания. Сложив одежду на лавку и взяв ее на руки, я медленно ходила вдоль клеток, показывая и называя ей тех птиц, которых знала сама. Некоторые из них прекращали клевать и смотрели на нас. Очевидно, старик не закрыл входную дверь, поскольку через некоторое время к нам протиснулась собака, которая, виляя хвостом, присоединилась к экскурсии. Завидев собаку, Стейси потянулась к ней, и мне пришлось сесть на лавку, чтобы дать ей ее погладить. Собака положила морду мне на колени и зажмурилась от наслаждения. В эту минуту вернулся старик.

В руках он нес несколько конвертов из плотной бумаги.

— Вот это вам пригодится, — проговорил он как бы задумчиво. — Смотрите, я их пронумеровал. Первый отнесете в Петербурге в лавку Клочкова, если она еще открыта. Сам-то он помер еще года два назад, но наследники… Второй — с ним, кста-ти, аккуратнее, не сломайте — в магазин Мейера, в Гельсингфорсе. Третий, четвертый и пятый — куда придется. Выбирайте магазин побогаче, дело имейте только с хозяином, никаких приказчиков. Торгуйтесь, не дешевите, но за каждую копейку не цепляйтесь. На комиссию не соглашайтесь, только деньги на бочку. Это понятно?

— А почему Гельсингфорс? — только и успела я спросить и сразу поняла, что вопрос мой выглядит глуповато: собственно говоря, Гельсингфорс был таким же абсурдом, как и все остальное, но почему-то именно он изумил меня больше прочего. Старик усмехнулся.

— Вас только это удивило? Это хорошо. Потому что вы там окажетесь с вашей малышкой.

Он нагнулся и аккуратно погладил Стейси по голове. Рука у него была удивительно изящная: длинная, узкая, с тонкими пальцами музыканта.

— И еще одну историйку на прощание. У одного мужика жил в батраках ангел (тут я насторожилась). За какую провинность он туда попал — неизвестно: может быть, за грехи послан был, а может, просто места другого не нашлось. Знаете, как у нас старцы говорят: скоро в монастыре будет как в миру, а в миру тогда станет как в аду. Так вот, может быть, его и послали вниз, к нам, грешничкам, чтобы он посмотрел, каково в миру бывает. В общем, работал он у мужика — не сказать, чтобы лучше всех, но и не хуже других. Но однажды в него словно бес вселился — это в ангела-то. Шел он мимо церкви, да как начал вдруг в нее камнями бросать! Поднимает с земли и мечет, один за другим, только что ничего не разбил, а все они сбоку да сверху летели, но народ напугался, кто-то даже попрятался. Потом надоело ангелу кидать камни, пошел дальше и видит — кабак, а в нем мужики сидят и беленькую пьют — день-то праздничный. Тогда он при виде кабака на колени повалился, кланяется ему в землю, крестится, молитву читает. Тут мужики выбежали, богохульства такого не стерпели и погнали его оттуда, да еще тумаков надавали. А дальше встречает он нищего, который в той деревне был вроде юродивого, а кое-кто вообще его за святого почитал: всегда старались ему дать копеечку, а у кого копеечки нет — хоть ситного кусок. Так ангел наш как увидел его — прямо с бранью накинулся и даже погнался за ним, пока тот нищий через забор не перемахнул в чужой двор, только тут от него отстал.