Тень жары

Краем глаза я заметила, что за мной украдкой наблюдает интеллигентного вида дядечка лет пятидесяти в старомодном кожаном черном пиджаке — его можно было принять за представителя какой-нибудь из "вольных" профессий.

– Впечатляет, да?

Он сконфузился и предался созерцанию собственных ногтей — характерный для застигнутого за подглядыванием жест.

– А чего тут стесняться? — весело сказала я. — Эта штука называется — эвфемистически — "массажер". А по-простому — мастурбатор.

– Дичь, конечно, — тихо и будто бы с чувством вины произнес он.

Ну отчего же, милый друг? Чем дольше я созерцаю этот предмет, гордо взметнувшийся в витрине, тем явственней в зерне эстетического впечатления прорастает сугубо философская тема; в бескрайнем разнообразии товарного рынка Огненной Земли именно этот предмет выступает как товар первейшей необходимости: без него не обойтись ни в средней школе, ни в прокатном цехе, ни в университетской аудитории, ни в парламенте, ни на театральных подмостках, ни в научной лаборатории — процесс повседневной жизнедеятельности населения Огненной Земли, если разобраться, есть самозабвенное занятие именно тем, для чего и предназначен этот целлулоидный монстр.

– Ибо…

"Ибо" — ах, до чего милое, раритетное слово, как изысканно округла его форма — такие слова теперь можно раздобыть разве что в антикварной лавке… Ибо ни одной идеи, способной оплодотворить эту жизнь и придать нашим текстам хоть легкий налет пристойности, в последние годы не было высказано. И значит нам — каждому по отдельности и всем вместе — суждено умереть в горьком одиночестве.

– У нас нет никакого будущего…

– Возможно, — согласился он.

Да я не об этом, милый мой хлебопашец вольный, перебивающийся на скудных вольных хлебах… Мы бездетны. Десять лет ежедневной мастурбации — в экономике и философии, искусстве и литературе, политике и законодательстве — чреваты клинической импотенцией и мучительным бесплодием.

Он положил мне руки на плечи, долго, внимательно изучал мое лицо.

– Ну, зачем вы так… — мягко произнес он. — Вы же с виду интеллигентный человек… Ох, извините, Христа ради, если я вас обидел, но что ж вы плачете?

Милый вы мой человек, как бы вам объяснить? Белка — зверек хрупкий и беззащитный, а в лесах у нас на Огненной Земле нравы сами знаете каковы; но все живое хочет жить, и белка тоже, и значит, ей надо обороняться — хамством, скабрезностью, отбиваться лапами передними и лапами задними; белка, к примеру, совершенно не выносит ничего инфернального, и тем не менее матерное слово запросто слетает с ее языка; поймите, это оборона и ничего больше — иначе туг же попадешься в силки; или рыси в когтистые лапы; или под удар ястребиного, кривого, как ятаган, клюва, — извините, такое с белками случается, сейчас пройдет.

Он отечески привлек меня к себе, гладил по волосам, — ладонь у него теплая и мягкая, успокаивающая.

– Извините, всю жилетку вам вымочила.

– Ничего, — улыбнулся он, — на то она и жилетка. Высохнет.

– Что они пялятся?

На нас в самом деле пялилась сладкая парочка: худющий тинэйджер и низкорослая девочка, явно предрасположенная к полноте; облачены они были в фирменные доспехи всемирной котлетной империи Макдональдс, и, как я догадалась по транспаранту на длинном древке, относились к разряду "человекореклам": транспарант сообщал, что империя захватила очередную колониальную территорию (где-то здесь поблизости) и приглашает в гости.

Худое, костлявое лицо молодого человека выражало крайнюю степень безразличия ко всему, что дышит и шевелится вокруг; у девочки была рыхлая нездоровая кожа и глупые желтоватые глаза, плавающие в порочной влаге.

Когда человек со спасительной утешающей ладонью ушел, я пересекла пристанционный пятачок; мне хотелось спросить у ребят, каково им день-деньской торчать вот так в людном месте в роли человеко-рекламы, однако Сергей Сергеевич Корсаков вытолкнул из меня:

БИГ МАК — САМЫЙ ЛУЧШИЙ

В МИРЕ БУТЕРБРОД!

— на что девчушка, пульнув сквозь зубы острый плевок, прошипела:

– Сгинь, Кампучия!

До чего же точен бывает иной раз наш туземный язык; мозги этой дурехи наверняка уместятся в скорлупе лесного ореха, однако как гениально она ассоциирует!.. Наверное, я в самом деле произвожу впечатление Кампучии — нищей, растерзанной, расстрелянной, тотально репрессированной, изможденной, питающейся тропическими листьями, кореньями, ящерицами и насекомыми.

9