Тенепад

Что вообще такое идеал? Бездушная статуя? Не иначе. Был когда-то в ее жизни мальчик…. Еще в школе. Первая любовь. Боже, Агнес не вспоминала о нем последние лет десять точно. Почему вдруг сейчас, выдергивая этот триклятый волос? А затем следующий, и еще…. А может, это лишь ответ на подсознательный вопрос? Ведь всё здесь работает быстро. Именно этот мальчик заставил Агнес считать себя неидеальной, неправильной, ущербной, словно заразив своей болезнью. Но это воспоминание она быстренько подавила, и не потому что это причинило какие-то болезненные чувства – нет, это же всё было так ужасно давно – а потому что вопиюще не к месту. Хотя следующий в логической цепи вопрос всё же подмигнул ей издалека, когда Агнес уже входила во владения белого коттеджа, утопающего в розах. Подмигнул, словно раздражающий до одури старик, который, как ни крути, всегда оказывается прав, заставляя почувствовать себя неразумной, не доросшей до великого знания. А прошлое вообще когда-нибудь отпускает? Столько ведь умных советов выдают психоаналитики каждый час. Сколько сил и энергии они тратят, выкорчевывая из нутра своих пациентов старые обиды, детские травмы, и некоторые из них слишком ужасны, чтобы не отхватить себе львиный кусок личности на прощание. А сколько ухищрений они используют для этого, различных психологических инструментов! После наступает период лечения и самопреодоления, и количество методов для этого неисчислимо, но победа никогда не бывает однозначной, потому что раны прошлого, которые мы так упоенно расковыриваем, никогда не исчезают совсем. Они могут лишь затянуться, но шрамы никуда не деваются. Прошлое – оно как герпес, по сути, не лечится. Начнешь бороться с одним, и тебя тут же атакует следующий. Целью должно являться не уничтожение вируса, а взятие его под контроль организма.

А вообще это неприятно – осознавать к величайшему своему изумлению, что там позади есть нечто тобой руководящее. Ты-то думал, что справился, а выходит – нет. Встретил на кассе в супермаркете человека, который в детстве бил и унижал тебя, высмеивал перед девчонками, велик сломал и привязал тебя к нему твоими же шмотками да с такой силой, что пришлось топать до дому в белых хлопковых трусишках и хоть бы кто помог…. И вот ты видишь его зависшим над овощами, прекрасно выглядящего, дорого одетого – хотя фильмы учат, что обычно школьные монстры вырастают в жирных ничего не добившихся тупиков. К черту фильмы! Это всё вранье для обиженных. Видимо, режиссёр или сценарист тоже как-то ковылял домой в одних трусах и с привязанным великом на загривке. Так вот ты стоишь уже уменьшившийся в размерах и готовый сбрызнуть отсюда по-быстрому, чтобы забыться в объятиях своей обычной жизни, как вдруг он замечает тебя и задает какие-то стандартные вопросы. И ты внезапно подавленным или, напротив, деланно-веселым голосом отвечаешь, как у тебя всё замечательно, понимая, что ни он, ни ты сам себе не веришь. Тебе даже кажется, что он издевается. И когда ты весь раскрасневшийся, взмокший, задохнувшийся и сломленный, наконец, уходишь из этого триклятого супермаркета, понимаешь, что остался в дураках. Проиграл. Что прошлое никуда не девается, пусть даже ты президент какой-нибудь там корпорации или даже страны – твое прошлое всегда с тобой…. И всё, что ты можешь сделать, так это отвести ему место в своем пространстве, где оно может спокойно продолжать свою историю. Прошлое – неотъемлемая наша часть и бороться с ним всё равно, что комаров гонять. Было, есть и будет. Возможно, одно только признание этого факта уже небольшая победа. В конце концов, не смирение ли – пятая и финальная стадия принятия неизбежного?

Все трое вошедших замерли посреди залитой светом просторной гостиной и озирались, даже боясь дышать. Практически всё окружающее было белым, застывшим, словно во льдах. Продолговатый стол, стулья вокруг, мягкий уголок с торшером, люстра, занавески из штапеля на карнизе с лаконично закрученными концами. Жемчужины и хрустальные капли служили единственным элементом декора, украшая почти каждый элемент. Ледяной воздух обжигал ноздри и выходил изо рта паром. Холодно… очень холодно, что даже мертвецы прочувствовали. Видимо, это особый душевный холод. А еще здесь было по-настоящему жутко. В этом белом, в этих простых линиях, в застывшем времени и пространстве, в мертвой тишине крылось зло, и Агнес очень четко это ощущала. И она бы рада свалить отсюда, но Брендон, похоже, словно мальчишка заинтригованный запретным, горел от желания всё здесь обследовать и найти некий ключ. Чувства Агнес разделял только Джек, притихший у ног Евы, лица которой было не видно, что к лучшему, потому что она блаженно улыбалась, и глаза ее горели. Что-то родное звало Еву, чему она больше не хотела сопротивляться.

Осторожно, крадучись, Брендон пошел вперед, где через открытые белые двери виднелась девственно чистая кухня.

– Стой! – воскликнула Агнес, пребывая в совершенно дикой панике.

Брендон обернулся к ней и заговорщически подмигнул.