Тенета для безголосых птиц

– Всем это время далось нелегко, Дрозд, – Юрка же, напротив всегда нервный и шумный, теперь выглядел умиротворенно. Словно после исповеди.

– Да пойми, черт побери, что мне, возможно, пришлось хуже всех вас, вместе взятых. Во всяком случае… Вы все… Все знали, что занимаете свое место, даже если на этом месте вы получаете унизительные пинки, даже если вас с него сгоняли не раз… Во всяком случае, вы за него имеете право бороться!

– И что тебе мешало бороться? – я взял несколько книг и, соорудив из них небольшой табурет, присел возле Женьки.

– Мне? – Женька обернулся ко мне и словно не узнал. Губы его дрожали. – Мне… Нельзя бороться за то, что тебе не может принадлежать. Вот ты, Раскрутин… Ты все красиво изложил… Как бежал… Я тоже бежал… Поступил в литинститут. И был уверен, что все получится. Раз меня взяли. Но если бы вы знали, как мне тяжело дался этот институт.

Женька провел ладонью по вспотевшему лбу.

– Каждую строчку в буквальном смысле приходилось выдавливать из себя. По капле. А потом уже я безжалостно давил ее на бумаге, как что-то бесформенное и уродливое.

– Зря ты, Женька, все так преувеличиваешь, – Варя тоже подсела с другой стороны к Женьке. – Я хорошо помню твои рассказы. Они были очень даже…

Дроздов резко обернулся к ней. Его губы скривились в бесформенной, кривой усмешке. Он неуклюже погладил Варю по волосам.

– Спасибо, Варежка. Но ты не знаешь – и не можешь знать – чего стоили мне эти рассказы. Я перелопатил всю отечественную и зарубежную литературу, известных и неизвестных авторов, древнюю и новейшую историю. Я выбирал фразы, сравнения, эпитеты, метафоры, складывал из них, как мозаику, сюжеты. И они мне, действительно, удавались… Но я слишком много тратил на них физических и духовных сил. Я работал как лошадь, хотя это была черная работа. По-прежнему я так ничего сам и не мог придумать. И когда в конце концов у меня все получилось, я вдруг понял, что таким образом можно кое-чего добиться. Может, это и называется профессионализмом? Знаешь, однажды я даже заметил, что мои рассказы лучше Юркиных. И знаешь почему? Потому что они давались ему слишком легко, и он перестал работать. Именно работать – рационально, трезво, расчетливо. Он просто следовал голосу сердца. А этого так мало! И я сделал открытие! Профессионал может добиться большего, чем гений! И непрофессионал этого не замет. Профессионал слишком дорожит своим изнурительным трудом. Гений же не дорожит ничем, в том числе и жизнью. Но именно тогда, когда я это понял и когда мне наконец-то удались эти рассказики, именно тогда я решил остановиться…

Женька, говоривший торопливо и возбужденно, вдруг резко остановился. И успокоился. Аккуратно поставил свечу в центр вновь образовавшегося круга и обвел всех усталым взглядом.

– Поверьте… Мне нелегко далось это решение… Остановиться… Ведь оно просто-напросто жирной линией перечеркивало мою мечту.

– И ты…ты… – Лада сорвалась с места, подскочила к Дроздову и вцепилась ему в плечи. – Только поэтому ты и мстил Юрке! Только поэтому искалечил ему жизнь!

Раскрутин силой оттащил Ладу от Дрозда и усадил возле себя.

– Искалечил ему жизнь? – усмехнулся Дрозд. – Слишком сильно и возвышенно, не так ли?! Мстил? Слишком упрощенно. Скорее я жалел себя. А это далеко уже не возвышенно и далеко не просто… И, кстати, я стал редактором, потом критиком не потому, что хотел любым местом прицепиться к литературе. Я вдруг понял, что оценивать литературу у меня получается лучше.

– Это уж точно, – заметил я. – Ты нас ловко пропесочивал на семинарах.

– И скажешь – не по делу?

– По делу, Дрозд, по делу. Ты всегда выступал по делу. Все промахи улавливал не лету.

Дроздов не замечал моей иронии.

– Как ни странно, именно этот дар во мне проявился непринужденно и легко. Мне действительно было легче судить других.

– Именно поэтому ты и не мог стать писателем, – зло отрезала Лада. Она примостилась подле Юрки и незаметно гладила его руку, чему тот, на удивление, не сопротивлялся.

– Я не буду отвечать на твои выпады, Лада. Возможно, и заслуженные. Но мне действительно было очень легко исправлять чужие произведения. Вы будете удивлены, но когда я штудировал великих, то по ходу их правил. И поверьте мне на слово, их проза становилась, если не в сто, то уж в два раза лучше, ярче, смелее и лаконичнее.

– Жаль, что ты не был редактором Толстого, – не унималась Лада. – Возможно, тогда нам не пришлось бы читать эти глыбы.

Женька уже не реагировал на выпады Мальевской. Он только раздраженно махнул рукой в ее сторону.

– И вот, когда я понял, что у меня природный нюх, как у гончей, на талантливых авторов, я и решил сделать настоящий, стоящий литературный журнал. В это проклятое, бездарное, никчемное время вопреки всему…

– Но в память о мечте стать самому хорошим писателем, ты этого сделать не мог. Ты просто не мог перешагнуть через свою мечту, – констатировал я.