Теневая Черта. Звездные ловцы. Звездный Рубеж

Достав из выданного бумажника чистую карточку-идентификатор, он приложил к месту для фото правый большой палец. Десять секунд спустя появились его фотография и личные данные.

— Корнелий Уодлоу Перчевский? — недоверчиво пробормотал он. — Все хуже и хуже. — Он пробежал взглядом даты и числа, запоминая, затем прикрепил карточку на грудь, надел фуражку в стиле Дональда Дака, которую носили на земле космолетчики, и сказал: — Корнелий Перчевский — на аудиенцию к королю.

Пол ушел из-под ног.

Спускаясь, он слышал, как работает душ в дезинфекционной камере.

Через минуту он вышел из кабинки в общественном туалете несколькими этажами ниже. Войдя в главный транспортный туннель, он направился к автобусной остановке.

Шесть часов спустя он говорил обычной женщине за обычной стойкой в обычной комнате за обычной дверью:

— Корнелий У. Перчевский, ракетчик второго класса. Мне назначено на прием к врачу.

Она сверилась со списком пациентов:

— Вы на пятнадцать минут опоздали, Перчевский. Но проходите. В белую дверь.

Он прошел в дверь, гадая: знает ли эта женщина, что она всего лишь ширма? Вряд ли. Чем меньше было смысла в мерах безопасности, тем серьезнее они выглядели.

В кабинете врача он почувствовал себя словно Алиса, нырнувшая сквозь кроличью нору в иной мир.

«Такое же сумасшествие, как и в Стране чудес, — подумал он. — Здесь черное — это белое. Верх — низ. Внутри — снаружи. Гек — Джим, и с Твеном им не сойтись…» Он усмехнулся.

— Господин Перчевский?

Он тут же посерьезнел:

— Да, сэр?

— Как я понимаю, вы явились с отчетом?

— Да, сэр. С чего мне начать, сэр?

— С устного доклада. Потом будете отдыхать. Завтра займемся письменным. Перекрестную проверку я запланирую ближе к концу недели. Мы все еще пытаемся выловить ошибки в новой программе.

Рассказывая свою историю, Перчевский не сводил взгляда с сидевшего напротив Человека-без-Лица, чьей наиболее приметной чертой были морщинистые, с синими прожилками вен, кисти рук. Его допрашивал старик…

Обычно Человек-без-Лица выглядел иначе, будучи молодым и опытным психологом-юристом. К числу стариков в Бюро относились бывшие оперативники, старший персонал и те, кто принимал решения, а не простые специалисты.

Большинство стариков Перчевский знал. Он внимательно слушал вопросы, но не узнавал голос — его изменили с помощью технических средств. Руки тоже не давали ни малейшего намека.

У него возникло смутное беспокойство. Что-то пошло не так — вряд ли иначе пришлось бы привлекать главные силы.

Его нервная система не была готова к столь интенсивному допросу. Завершившаяся миссия потребовала немало усилий, а во время путешествия домой у него было слишком много времени для размышлений.

Допросы заняли месяц. Ответы проверялись и перепроверялись столь часто и тщательно, что, когда его наконец отпустили, уже не было ощущения, что та миссия стала частью его жизни. Казалось, у него удалили некий орган по одной молекуле зараз, не оставив ничего, кроме ощущения пустоты.

Через пять недель после прибытия в Лунное командование ему выдали розовую пластиковую карточку, ничем, кроме цвета, не отличавшуюся от белой, полученной после дезинфекции. Ему также дали конверт, в котором лежали отпускные документы, деньги, банковские карты и все прочее, что требовалось человеку для жизни в электронной вселенной, включая адрес.

Неулыбчивая амазонка открыла дверь и выпустила его на свободу.

Он шагнул в общественные туннели Лунного командования, будто вернувшись из зазеркалья, и сел в автобус, как любой другой космолетчик в отпуске.

Комната выглядела точно так же, как и в последний его визит, — не считая того, что ее переместили на тысячу километров от прежнего местоположения. Он рухнул на кровать и не вставал двое суток.

Корнелий Перчевский был одинок. У него почти не было друзей — его профессия не позволяла заводить их слишком много.

Последующие пять дней он оставался в своей комнате, заново привыкая к книгам, коллекциям и памятным мелочам, которые можно было считать следом, оставленным во времени его реальной личностью. И личность эта, подобно амебе, постепенно обретала очертания. Он начал проявлять интерес к тому немногому, что составляло единую суть его настоящего и прошлого.

Достав пишущую машинку и блокноты, он несколько часов стучал по клавишам. Из израненной утробы души рвался наружу крошечный зародыш его страданий. Набрав номер своего агента, он добавил клиентский код и скормил бумаги факсовому аппарату.

Через год-другой, если повезет, на его счету могли материализоваться несколько кредитов.

Он снова лег и уставился в потолок. Вскоре он пришел к выводу, что по горло сыт одиночеством. Он выздоравливал и вполне мог встретиться лицом к лицу с себе подобными. Встав, он подошел к зеркалу, разглядывая свою физиономию.

Процесс депластификации завершился. На это всегда требовалось меньше времени, чем на залечивание душевных ран, которые никогда не заживали до конца.

Выбрав в шкафу гражданскую одежду, он оделся.