Тени Богов. Искупление

— У Трех источников, — ответила Фошта и неожиданно легко запрыгнула в седло. — Но с меня хватит. Я домой. Эта война — не женское дело.

— Прости, Эйк, — начал вставлять дрожащую ногу в стремя Лон. — У меня приказ моего принца. Надо его нагнать.

— Подожди, — остановил воина Хопер. — Не все еще. Дай несколько минут. Ты что-то сказал о проклятой бабке и разной колдовской мерзости. Что это?

— Одно от другого не отделишь, — скорчил гримасу Лон. — Гадалка тут одна образовалась. Бабка какая-то. Нищенка. Крючок древний. Позавчера еще, что ли. Все смешалось в голове. Принц еще здесь был. Ну, Друкет только Торна увел к этой Белой башне, и она у ворот. Я ей говорю, ты куда, мать, тебе другие ворота нужны, беги прочь через горные. А она мне, что никуда не бежит, а гадает по руке. Ну, кто когда и как погибнет. Мол, монету так зарабатывает. Мои ребята все, конечно, по углам. Никому не охота знать то, что и так ясно. Я ей монету протягиваю, а она головой мотает. Мол, подаяния не принимает. Ну я и дал ей руку, мол, гадай и проваливай.

— И что же она? — затаил дыхание Эйк.

— Ничего, — снова поморщился Лон. — Сказала, что жить буду. Не погибну мол, а через час мне в левую руку так вступило, что до сих пор не отпускает. Жжет, словно я кипящее масло ей размешивал! Хорошо, хоть левую руку ей дал! Ведьма, одно слово! Пришибить ее надо было.

— И чего ж ты ее не пришиб? — удивился Мушом.

— Да баба вроде, — пожал плечами и снова стиснул от боли зубы Лон. — Да и принц на меня смотрел. И о колдовской мерзости я же не просто так. Рука-то не сразу заболела. У нас как раз передых иссяк, опять какая-то погань было на стены полезла, и тут эта бабка выпрямила спину, словно девка стала по стати, руки раскинула и забормотала что-то. Ни слова не понять, но со смыслом. Ну, как в храмах на службе тянут, так же. Я уже на бастионе стоял, руку мне защемило как раз, ну, думаю, сейчас я спущусь и заткну тебя, да обернулся…

— И? — окликнул Лона Эйк. — Что замолчал-то?

— Вспомнил, и будто оказался опять на стене, — прошептал побледневший Лон. — Женщина стояла на дороге. С той стороны ворот. Худая, как костяк сушеный. Лица я не мог разглядеть, до нее с четверть лиги было. Но клюку в руке — заметил. Наша бабка с этой стороны ворот, с руками, а та — с той. С клюкой. И такое чувство было, что они мечами секутся. А ведь страшнее это было того, как ты сказал? Жнеца? Куда страшнее. И ведь вся погань, что осаждала нас, расползаться начала, словно смерть их на дороге стояла. Их и наша тоже.

— А потом что? — спросил Хопер.

— А ничего, — усмехнулся Лон. — Исчезла та баба с клюкой. Растаяла, словно ветром ее унесло. А через секунд пять и наша бабка растаяла. Опустила руки, расплылась в ухмылке, словно отстояла крепость от лиха, буркнула что-то, и растаяла.

— Что она буркнула? — спросил Хопер.

— Да не до того мне было! — отмахнулся Лон.

— Что она буркнула? — повысил голос Хопер.

— А ты что, знакомец ее, что ли? — спросил Лон. — Я вижу, ты не молод. Ну так все одно ей во внуки годишься. Глупость она сказала. Мол, лекарю нужно к озеру топать. Там он найдет, то, что ищет. Там, где камень целебный в воде прячется. Ну, бред же. Какой я ей лекарь?

— Я лекарь, — буркнул Хопер и подал коня вперед. — Покажи руку.

— Это зачем же? — нахмурился Лон.

— Покажи, — посоветовал Эйк. — Я Хопера знаю, он все равно не отстанет.

— Да на, — потянул рукав к локтю Лон.

Хопер наклонился, поймал заскорузлую, мозолистую ладонь воина, пригляделся к его запястью, к коже, покрытой волдырями ожогов до локтя и, не обращая на истошный крик Лона, провел ладонью сверху вниз, сдирая обожженную кожу и извлекая из-под нее оставленный ему камень. И провалился в темноту.

Свет вернулся в глаза вместе с холодной водой.

— Эй! — послышался голос Мушома. — Ну ты живой, или как?

Хопер открыл глаза. И Эйк, и Мушом стояли напротив него с ведрами воды.

— Прими в себя то, что можешь принять, потому что более принять некому. И если не сгоришь — неси. И будет ноша тяжелее с каждым шагом, потому что несешь ты за многих, число которых прибывает. Спасешься спасая, но не отринешь беду, ибо беда в тебе, — пробормотал Хопер, медленно поднимаясь.

— Беда это, — покачал головой Эйк. — Что со старым, что с малым. В дальнюю дорогу с собой брать — хлопот не оберешься.

— Ты чего бормочешь-то, — не понял Мушом. — Молитву что ли? Не пойму никак.

— Молитву, — попытался отдышаться Хопер, боль словно наступила ему на грудь. — Старость — не радость. Припечет, еще не так раскорячишься. Надо будет заглянуть к Водному менгиру[219], исцелиться немного. Есть тут такой. Но вы не берите в голову.

— Да мы и не берем, — надул губы Мушом. — Мало ли кто как с ума сходит. Мы о другом думаем, как королю докладывать, что сын его погиб?

— Где Лон? — спросил Хопер.