Тени Донбасса. Маленькие истории большой войны

— Ну, так придумай новую! — потребовал Борька, Борис Васильевич, младший внук его среднего сына. Вот, говорят, не такая сейчас молодежь… да где же? У Георгия Петровича все его внуки, все правнуки были такими, что не нарадуешься. Может, потому, что он всегда уделял им внимание и детей научил тому же?

— Придумать, говоришь… — А память с годами не гаснет; наоборот — словно какая-то стена становится все тоньше, и через нее начинают сочиться воспоминания так, что порой ты видишь словно наяву, как заходит в комнату другой Борис, молодой лейтенант, навсегда оставшийся под Сандомиром. Снимает пилотку, нервно комкает в руке, потом присаживается рядом — и молчит. С другом ведь можно и помолчать… — Ну, разве что рассказать тебе, как я с драконом воевал?

В темноте глаза Борьки прямо вспыхивают.

— А ты с драконом воевал?

— Вся страна воевала, — улыбается Георгий Петрович, — дракон был уж больно силен. Один бы я не справился, конечно…

* * *

— В одном красивом русском городе жил-был мальчик, совсем простой, такой же, как другие ребята с его двора. Он учился в школе и верил, что завтра будет лучше, чем вчера. Что жизнь с каждым днем будет все лучше, все радостнее. Он верил в это потому, что жил в счастливой, богатой стране, но, как водится, чужие богатства кому-то не давали покоя. И вот однажды, когда его город мирно спал в самом начале лета, прилетел дракон и стал поливать с небес огнем дома со спящими жителями…

…Почему дракон? Может, потому, что воющие «юнкерсы», заходящие в пике над родным Киевом, напоминали этих былинных чудовищ? Это потом Георгий Петрович узнал, что немцы специально ставили на свои самолеты «жужжалки», которые усиливали звук во время атаки, чтобы пугать тех, кого нацисты считали унтерменшами[16]. Но бояться дракона он перестал раньше, намного раньше.

Можно сказать — почти сразу, но это будет неправдой. Первые бомбы, упавшие на мирный город, первые сгоревшие дома, первые погибшие, которых хоронили — он хорошо запомнил такие похороны, красные гробы вряд и пожилого секретаря партячейки, что-то говорившего о гневе, о мести…

Внешне не изменилось ничего — все так же ярко светило июньское солнце на безоблачном небе над Днепром, все так же щебетали птицы, и с реки ветер доносил привычные летние ароматы, но теперь к этому примешивался надрывный лай зениток, гул бомбардировщиков, глухие разрывы бомб, от которых дребезжала посуда в старом серванте…

И обращение Молотова, и тревожные сводки с фронтов, и первые похоронки. И очереди у военкомата.

— Мальчик хоть и был молод, но выглядел старше своих лет; у него уже начинали расти усы, да и вид был бравый, молодецкий — рост под два метра, силушкой Бог не обидел. Однажды он, написав прощальное письмо матери, решил пойти в войско, чтобы дать бой проклятому дракону…