Тени и зеркала (СИ)

Всю сцену окутывал полумрак, но город отнюдь не походил на мрачную пещеру. Наоборот, каждая мелочь казалась естественной частью скалы, созданной с такой любовью, с бережной заботой о её каменном теле и металлической крови. Город жил в симбиозе с горой — или так, как зародыш живёт в материнской утробе. Теперь Альен понял, почему агхи веками не допускали сюда посторонних: чем-то слишком личным и, наверное, важным для каждого из них была эта связь. Нечто сокровенное, выстраданное чудилось в сотворённой веками каменной симфонии — в том, что хранило память о тяжком труде многих поколений.

Звуки тоже отличались от звуков людских городов — ни топота копыт, ни криков торговцев, ни женского смеха и воплей жадных ворон. Зато Альен слышал негромкий шорох машин и — на разной высоте — приглушённый шум воды, насосами поднимаемой из подземных источников. Но главное — перестук сотен или тысяч кузничных молотов, вдохновенную песню метала, эхом отдающуюся от каменных сводов.

Бадвагур встал с ним рядом, и тихое счастье светилось у него на лице. Морщины их хмурых провожатых тоже разгладились, и кое-кто из них поклонился каменному простору, приложив кулак к сердцу. Альен молча переглянулся с резчиком и кивнул, признавая его правоту в их давней полубеседе-полуспоре. Гха'а действительно был великолепен.

Они двинулись вдоль одной из каменных улиц, на которую открывался балкон, а затем поднялись на два яруса вверх. Несколько встречных прохожих останавливались и глазели на Альена, не скрывая любопытства. Все мужчины носили бороды и доспехи — мастерски сделанные, иногда украшенные драгоценными камнями, серебряными или золотыми вставками. Сходство агхов сбивало с толку, и Альен не смог бы даже примерно определить их возраст. Стражи, патрулировавшие каждый из этажей, были препоясаны такими же короткими мечами или носили алебарды. Женщин и детей почему-то совсем не было видно.

Альена ввели в высокое конусообразное здание с рядами узких окон, над входом в которое сверкал огромный, с человеческую голову, полупрозрачный сапфир. Будь у них больше времени, Альен, наверное, долго простоял бы перед ним, заворожённый чистейшей синевой. Но времени не было, и его довольно-таки грубо направили — откровенно говоря, почти погнали — вверх по отшлифованным шагами ступеням крыльца.

Едва Альен вступил под незнакомую крышу, как услышал уже знакомый боевой клич: прямо на него нёсся высокий агх (примерно по грудь ему ростом) с перекошенным от гнева лицом и занесённым топором. Не успев задуматься и понять, что происходит, Альен выбросил вперёд сжатый кулак, направляя в ударе энергию нерастраченных сил, клокотавших в нём. Агх, опрокинувшись, отлетел к дальней стене — к рядам чёрных обсидиановых скамей, словно сражённый ударом в грудь. Вокруг Альена, повинуясь его приказу, вырос трепещущий серебристый кокон магической защиты.

— Что это значит? — резко спросил он, когда снова смог дышать. Стражи невозмутимо столпились у входа, а Бадвагур смущённо молчал. — Проклятье, я имею право на объяснения!.. Значит, так дети гор встречают тех, кто согласен помочь им?

— Именно так — нам ведь нужно знать, хватит ли у них на это сил, — откуда-то из полумрака ответил глубокий, выразительный голос с бархатным местным акцентом. — Добро пожаловать в Гха'а, господин волшебник.

Из тени выступил седобородый агх — не в доспехах, а в длинном одеянии, расшитом серебром и самоцветами. Спина его чуть клонилась к земле от старости, но вся приземистая фигура дышала царственностью. В прищуренных глазах — синих, как сапфир над входом — светился опасный ум. Бадвагур опустился на одно колено, склонив голову.

— Мой вождь.

— Спасибо, что привёл его, резчик, — плавным жестом старик разрешил ему встать. — Клан этого не забудет… Прости нас, уважаемый гость. Таковы наши традиции — каждый чужак, вступая под горы, должен пройти испытание поединком.

Уж чего-чего, а поединка Альен не заметил: подбитый агх всё ещё охал, потирая помятую на груди кольчугу и пытаясь взобраться на скамью; топор его валялся где-то далеко в стороне. Воин был похож на беспомощную черепаху, которую уложили на панцирь, и вызывал брезгливую жалость.

— Извинения перед человеком, Далавар? — из-за скамей раздался язвительный вопрос, и на свет вышел ещё один агх — довольно щуплый и тоже безоружный. Весь в алом и с раскрасневшимися щеками, он напоминал большое сердитое яблоко. Это сравнение рассмешило Альена, который был так вымотан и обескуражен всем происходящим, что не сдержал улыбки. Агх в красном, увидев её, просто разъярился. — Извинения перед чернокнижником, перед ходячим извращением и злом! Да он должен ползать в твоих ногах за то, что его не убили у наших границ, как крысу!

— Потише, Толмо, ни к чему кричать в Доме Власти, — поморщившись, попросил Далавар. — Ты забыл святой закон гостеприимства? Никто не должен подвергаться оскорблениям в наших горах — а тем более тот, кто не поднял на тебя руки.