Тени и зеркала (СИ)

— Не поднял руки? — гневно повторил краснолицый, в запальчивости подступая всё ближе к Альену. Бадвагур, поднявшись, тихонько придвинулся к нему — видимо, готовый при необходимости биться бок о бок. Альена это даже растрогало, и он попытался, как мог, взглядом выразить благодарность. — Будто ты не знаешь, что своим мерзким колдовством он поднял руку на всех нас, тысячи невинных поставил под удар! Нет моих сил смотреть на него, да и никакого стыда в нём не видно… Весь клан Хребта Мельхиоса объявляет тебе вечную вражду моими устами, волшебник! — он бы, наверное, плюнул Альену под ноги, если бы не суровый предостерегающий взмах старческой руки.

— Ступай домой, Толмо, сын Твинна, и срывай злость на своей жене, если не можешь с ней справиться!.. Мы собрались для переговоров, а не для упрёков. Этот человек пришёл с миром.

— И чем же ты это докажешь? — взвился Толмо. Бадвагур, явно встревоженный, робко кашлянул в кулак, но на него никто не обратил внимания. Разгневанные голоса возносились к высоким каменным сводам, покрытым геометрическими барельефами. Альен пытался вызвать в себе ответную злость или хотя бы изобрести разумные аргументы, но ему хотелось лишь остаться в одиночестве и передохнуть. Виски невыносимо ныли, а ноги подкашивались от усталости. — Чем — может быть, его наглостью? Или кровью лорда, которому с малолетства вытирала нос толпа слуг? Вот они к чему приводят — людские титулы, замки, книги и магия! — наверняка наслаждаясь моментом, он ткнул в Альена пальцем, точно в неодушевлённый предмет; у того скулы свело от унижения, но препираться он считал ниже своего достоинства. — Я всегда твердил тебе, Далавар, что мы должны порвать с людьми, порвать окончательно! В лучших из них чести не больше, чем в моих сапогах, а этот…

— Достаточно, — перебил Далавар; он не повысил голоса, но Толмо мгновенно умолк, хватая ртом воздух. — Никто не станет больше выслушивать это. Ты позоришь наш народ, Толмо, позволяя себе подобное, — он снова обратился к Альену, и в звучном голосе послышалась скорбь. — Однако это не значит, что я предлагаю тебе дружбу, волшебник. Хочу, чтобы ты понял: мы не просим тебя о помощи, мы её требуем. Здесь ты в полной безопасности, пока твоя магия не угрожает нам, но при первом же подозрительном шаге не жди пощады… Ты вызвал к жизни страшные силы, недоступные нашему пониманию. Мы не знаем, что именно ты сделал или делаешь, но ты обязан остановить это. Никогда раньше горы не были угрозой для нас, своих сыновей, — он помолчал, с тоской глядя куда-то мимо Бадвагура и Альена, а потом закашлялся — по-старчески жалко. — А теперь… всё изменилось. Всё меньше мест, где мы можем добывать руду и камни, потому что тени поднимаются из глубин, горы покрываются трещинами, а подземный огонь подбирается прямо к нашим ногам. А руда и камни — всё, чем мы живём… Ещё немного — и наши женщины, наши дети начнут голодать. Даже наши хроники не помнят такого, волшебник — наши письмена, которые потемнели от древности, когда ни один твой предок ещё не сделал и вдоха.

— Я не думал, что всё так закончится, — тихо сказал Альен, стараясь не смотреть на красного Толмо. — Я не оправдываюсь, вождь Далавар, и не собираюсь оправдываться, но говорю правду: я не думал. Без злого умысла я разорвал материю нашего мира. Я не рассчитал свои силы — и пришёл теперь, чтобы другие не расплачивались за моё недомыслие. Позвольте мне изучить ваши горы, и, если смогу, я закрою разрыв.

— Если бы всё получилось, как ты говоришь, лорд Кинбраланский, — с грустным достоинством откликнулся Далавар, упорно величая Альена именем, от которого он отрёкся, — я бы поднёс тебе лучшие наши сокровища…

— Сокровище уже поднесено, — вдруг прервал его ещё один голос, и Альен, присмотревшись, разглядел у стены агха в белом — с бородой клинышком, совсем юного, моложе Бадвагура. Всё это время он втихомолку сидел у стены, прислонившись к ней спиной, и сосредоточенно вертел что-то в чутких пальцах; однообразная правильность его движений наводила на мысли о помешательстве. — Твоё лучшее сокровище, Далавар. Твой старший сын…

Далавар побледнел: сморщенное костистое лицо стало светлее серебристой бороды.

— Не надо, Тингор…

— О да, Тингор, вождь клана Белой горы, — молодой агх вдруг засмеялся — и что-то жуткое было в этом коротком хохотке. Толмо отвернулся, сокрушённо качая головой. — Так меня зовут, волшебник, можешь запомнить. И выбрали же в вожди сумасшедшего, шута, дурачка — совсем как у вас, правда? Короли людей ведь частенько сходят с ума?…

— Тингор, прошу тебя… — голос Далавара, рисующий мельчайшие оттенки, теперь исходил мольбой. Но Тингор, и вправду похожий на юродивого, только стал говорить ещё громче, а его пальцы зашевелились с устрашающей быстротой; Альен ощутил дурноту — вряд ли только от голода.