По справедливости опрос свидетелей следовало поделить. Денис займется академиком, а бабушкой – Ирка. Мужик с мужиком, а баба с бабой – легче будет найти общий язык.
Глава 43
В настоящее время этот прежде элитный и даже когда-то секретный поселок выглядел довольно жалко – заросшие сорняками обшарпанные клумбы, кругом мусор. А ведь здесь когда-то был даже экспериментальный атомный реактор – ученых селили поближе к работе. О былом величии и секретности напоминали только заборы. За один из таких заборов Денису и надо было попасть.
Впрочем, с этим проблем не было. Все было обговорено по телефону, так что, используя место работы и звание, под своей фамилией майора ФСБ Алексеева он и настоял на встрече.
Академик встретил Дениса на улице. Не приглашая в дом, предложил пройтись. Чтобы отмести всякие намеки о неучтивости объяснил – супруга лежачая. Тяжело, запах. Все увядает.
– Павел Борисович, вы, вероятно, удивлены, что мы вас побеспокоили?
– Ну да. Давненько мною ваша контора не интересовалась.
Денис вздохнул. Разговор будет не из простых, похоже, академик настроен не очень дружелюбно, что, в общем, неудивительно. Хороших известий их контора не приносит.
– Не хотели беспокоить. Только без вас ничего не получается. Сергей Валентинович Федоров, помните такого? Вы с ним в 1949 году в Сарове работали, еще лаборантом, не академиком – Алексеев добавил в разговор немного юмора, чтобы попытаться хоть как-нибудь расположить к себе недовольного встречей старика.
Реакция оказалась неожиданной. Услышав о Федорове, Грубман аж встрепенулся.
– Почему, он жив? Какая-то спецоперация? Я знал. Потому и закрытый гроб. Взорвался, чтобы не опознать было? Не мог Сергей так глупо погибнуть. Не тот человек.
Тут старик осел и стал шарить по карманам, наконец, найдя нитроглицерин, судорожно проглотил несколько маленьких таблеток.
Алексеев схватился за сотовый. Вот телефончик и пригодился, пожалуй, впервые по делу, только сердечного приступа у академика не хватало.
– Не надо. Все нормально – Грубман взял его за руку, не давая набрать номер. – Боится, что увезут, а жена останется без присмотра, подумал Денис, но ученый его опередил.
– Вы не думайте. Мы не бедствуем. И мне и Миле и больница от Академии Наук положена, и сиделка, и пенсия большая, и санаторий, и черта в ступе. Стоит сейчас позвонить и срочно специальная машина приедет, не простая скорая, особая реанимационная. Мы доживаем так как нам нравится, не мешайте.
Денис пожал плечами – на нет и суда нет. Видя, что академик окончательно пришел в себя, продолжил разговор по теме.
– Нет. Он погиб. Но мы подозреваем, что не глупо. Его убили. Вопрос – кто и почему именно его?
Грубман грустно улыбнулся, ему стало стыдно за свою реакцию.
– Какая разница. Это в 1949 году было.
Денис сделал заговорщицкое лицо.
– Только нити до наших дней тянутся.
Старик пожал плечами.
– И что, у нас сейчас наверху предатели. Не нужны никакие агенты. Приедет Ельцин на какой-нибудь саммит или как это все у них называется, все секреты с ним и привезут.
– Вы знаете, я служу в Федеральной Службе Безопасности России. Помогите мне делать свое дело. Делай что должен и будь что будет.
– Fais ce que dois, advienne, que pourra. Марк Аврелий. Древний Рим. И помогло им это? Знаете, кто Аврелия сменил?
– Догадываюсь. Тамошний Ельцин.
Ответ старику понравился.
– Где-то так. Луций Элий Аврелий Коммод.
Продемонстрировав свои энциклопедические знания вкупе с еврейским юмором и латынью, Грубман тоже стал делать то, что должен.
От него Алексеев узнал, что Федоров был не только гениальным, по-настоящему гениальным ученым, пожалуй, это был единственный гений, которого лично видел академик, а еще человеком с гипертрофированно развитой логикой и огромной харизмой, за которым можно пойти, впрочем, Алексеев это и так должен был бы понять по его первой стариковской реакции.
Так же ходили сплетни, что Лаврентий Павлович даже собирался поставить его на место Курчатова, когда тому, после схваченной дозы радиации, совсем поплохело. Но, слава Богу, Старик выкарабкался. Сейчас везде пишут, что Курчатова называли за глаза “Бородой”, только у них, на самом деле, его звали “Стариком”. Отчасти за возраст – больше 40, что сейчас кажется смешным, а отчасти и с намеком на партийную кличку Ленина, тоже вождь с непререкаемым авторитетом. Немного подумав, говорить или нет, Грубман продолжил: