Тени кафе «Домино»

Внезапно обернулся и увидел дом под цинковой крышей, крашеные стены, стекло окон.

Видение вспыхнуло на секунду и погасло.

Веденяпин закурил и долго смотрел на здание мастерских.

Арнаутов и Прилуков

Артанутов проснулся, когда часы в гостиной пробили два раза.

Сквозь задвинутые портьеры пробивался слабый свет зимнего дня.

Арнаутов сбросил одеяло, сел на диване.

Лохматый, небритый, нечесаный, в несвежем белье.

В квартире тихо. Жена в театре, сын в летной школе.

Он закурил, закашлялся и долго отплевывался прямо на ковер.

Потом натянул вытертый халат и пошел на кухню.

В прихожей проснулся звонок.

Арнаутов подошел к двери.

– Кто там?

– Павел Сергеевич, Вам письмо из Стокгольма.

– Из Стокгольма?

Арнаутов суетливо открыл дверь.

На пороге стоял Прилуков.

– Разрешите войти?

– Прошу, прошу. Я по-домашнему, только встал, всю ночь работал.

– Позвольте представиться, Миронов Андрей Ильич, из Наркомата торговли. Был в Европе по торговым делам Республики и в Стокгольм встретил Дмитрия Львовича Рубенштейна…

– Как он?

– Процветает. Вот, – Прилуков достал из кармана письмо, – это Вам.

Дрожащими руками Арнаутов вскрыл конверт, быстро прочитал письмо.

– Как же так, он просил передать «Сашеньку» при личной встрече.

– Как я понял, обстоятельства изменились.

– Но я собирался…

– Купюра нужна срочно, завтра выезжаю в Стокгольм и передам ее владельцу.

– А если я не отдам?

– Павел Сергеевич, тогда вместо меня придут нанятые Рубенштейном люди. Вы знаете его и догадываетесь, что будет с Вами и с Вашей семьей.

– Знаю, – ответил Арнаутов.

Он пошел в кабинет.

Прилуков за ним.

Арнаутов открыл шкаф, вынул несколько книг, достал черный бумажник и вытащил из него синюю двадцати пяти рублевку.

– Прошу, – он протянул ее Прилукову.

Тот аккуратно взял купюру, вынул из кармана записку, сверил цифры.

– Она? – зло спросил Арнаутов.

– Она.

– Зачем она Рубеншнейну?

– Поведаю Вам тайну. Купюра, скажем так, ключ к оному из банковских сейфов. Ценности, находящиеся в нем, отдадут, только если Рубеншнейн предъявит ее.

– Значит, он зазывал меня в Ригу ради этого.

– Конечно. Он состряпал письмо из издательства, чтобы власти оформили Вам визу.

– А мои книги, собрания сочинений?

– Ложь. Рубенштейн как был биржевым зайцем, так им и остался.

– Значит, никакого собрания не будет? – Арнаутов обессилено сел на дива.

– Не будет, – сказал Прилуков и вышел.

Хлопнула входная дверь.

– Не будет… Не будет, – повторял Арнаутов, сжавшись на диване.

Потом он встал и вышел из кабинета.

Вернулся с бельевой веревкой в руках.

Сел к столу.

Крупно написал на листе бумаги: «Ложь. Мразь. Будь проклята такая жизнь».

Встал и начал прилаживать веревку к крючку люстры.

Гостиница «Метрополь»

В номере Саблина сидел Блюмкин и хозяин. Блюмкин протянул ему «Рабочую газету».

– Читал?

– Что?

– Некролог.

Саблин прочитал некролог, удивился.

– Сердце?

– Нет. Повесился, – ответил Блюмкин.

– Вот тебе и на. С чего? Ты мне говорил, что ему практически разрешили выезд за границу.

– В том-то и дело, что странно. Писатель, неврастеник.

– А некролог написали здорово. Аж слезу прошибает.

– Наверное, Леонидов писал, он с покойным был в хороших отношениях.

– Большая скотина, твой Леонидов.

– Почему мой? Ты же с ним Кронштадт брал…

– Было дело. Он под пулями вел себя достойно. Но этот номер в «Домино»… Его же попросили как человека.

– Во-первых, твой холуй оскорбил известного актера, за это и схлопотал. Во-вторых, сама постановка вопроса была весьма неделикатна. Мы гулять приедем, а ты пошел вон, тебя дама не хочет видеть. В-третьих, Юра, ты же у него любимую женщину отбил.

– Яша, – Саблин встал, зашагал по номеру, – она его не любила, увлеклась когда-то. Красивый мужик, известный журналист, принятый в свете, говорили, что он причастен к смерти Распутина. Во всяком случае, Леонидов первым написал об этом.

– Ну, знаешь, не обязательство участвовать в убийстве, чтобы потом об этом написать. У него были серьезные связи в полиции, они ему и шепнули. А то, что он крутился в питерском и московском бомонде – это факт.

– Вот Елена и увлеклась им.

– А может быть, Леонидов был для нее лошадкой, на которой она в высший свет въехала. Ты думаешь, она тебя страстно любит?

– Уверен, – победно ответил Саблин.

– Да нет, брат, ты для нее не лошадка, а целое авто, на котором она едет в новый свет. Орденоносец, известный командир, машина, цветы, подарки, перспектива жениться.

– Нет, Яша, ты просто завидуешь. Елена меня любит. Но баба она не простая. Татьяну Елагину, ту, что с Леонидовым ушла, помнишь?

– Как я могу забыть испепеляющий взгляд прекрасной Елены?

– Так вон она пообещала ее в театре стереть в порошок и, как я знаю, начала атаку, а мне поручила уничтожить Леонидова.

– И как ты это сделаешь? – прищурился хитро Блюмкин.

– А очень просто. Днем будут на приеме и Льва Давидовича попрошу.

– Троцкий фигура. Он даст команду, и Леонидова никто не вспомнит. Но от этого проиграешь только ты, Юра…

– Это как же?

– Ты, товарищ краском, должен наоборот оберегать Леонидова.

– С какого перепугу?