Я слышал, как журчала вода, выливаемая в миску, слышал слова на неизвестном мне языке, слышал скрежет затачиваемого металла тем временем, как голова становилась всё более тяжёлой, а зала медленно и плавно кружилась перед моим взором, словно парочка влюблённых на весенних плясках. Под действием дурмана тело легчало и становилось каким-то неосязаемым, по нему расплылось приятное тепло и мне начало казаться, что я, вместе со своим крестом, воспаряю к небесам навстречу самозабвенному и нескончаемому блаженству. М-м-м… да… А затем я почувствовал, как бритвенно-острое стальное перо вонзилось в мою лопатку, жадно зарылось под кожу и принялось разрывать мою плоть словно плуг, вспахивающий пашню. Наслаждение обернулось страданием, и я чувствовал, как холодный воздух жжёт оголённую плоть, как по спине стекают густые капли крови, но я не мог ни вырваться, ни закричать, только дрожать и мычать. Спина, ноги, руки и даже череп, они резали меня словно плотник, долотом придающий новую, совершенную форму неказистому полену.
Эх, лучше бы я в тот момент потерял сознание или же отдал концы, потому что сразу после завершения резьбы они перешли к следующей ступени ритуала. Оказалось, что сдирание кожи было лишь нежной прелюдией к последующей пытке. Я помню, как моей спины коснулась мокрая кисть, а затем наступила она — Боль. Боль, которую ты не найдёшь ни в пасти кровожадного хищника, ни в руках умелого палача. Эта боль вокруг тебя и в тебе самом, разрывающая и обволакивающая, столь сильная и всеобъемлющая, что весь остальной мир для тебя попросту перестаёт существовать. И в этом одиноком закутке страданий ты не слышишь ничего кроме его могучего голоса, оплетающего тебя словами, словно коконом из нерушимых цепей. Попробуй хотя бы помыслить об освобождении из них, как они раскаляются до белого сияния и прожигают твою плоть и скручиваются в кольца, чтобы придушить тебя. И это продолжается целую вечность, пока в тебе ещё есть жажда к свободе, пока в тебе остаются воля и силы к сопротивлению, но… рано или поздно ты смиряешься и со всей покорностью и благодарностью принимаешь свой новый поводок. Тогда станет самую малость легче.
Очнулся я спустя три дня на койке в замковом лазарете, перевязанный с ног до головы льняными бинтами, а на соседних кроватях мои не менее потрёпанные товарищи по несчастью. Шевелиться я толком не мог, и без того беспрестанно нывшие раны пронзала резкая боль, свежие корки трескались и кровоточили, так что ко мне был приставлен личный слуга, который две недели кормил меня с ложки, точно младенца, поил водой и пихал под задницу приплюснутый горшок.
Когда же раны достаточно затянулись и с меня сняли бинты, то я обнаружил, что по обратным сторонам моих рук и ног, а также по всей спине протянулись длинные чёрные полосы и кольца. Сейчас сниму рубаху, и сможешь сам на них посмотреть. Красиво, а? Хе-хе, это я так. Понятно, что их нам не для украшения рисовали, а ради того, чтобы мы обрели кое-какие способности к магии, которыми нас не одарили родители. Да, это считалось невозможным, но в очередной раз человек бросил дерзкий вызов самоуверенным Богам и попёр написанные ими законы природы. Этот уникальный метод изобрёл сумрачный гений моего господина — Цванфиттера, и я теперь начинаю подозревать, что он мог найти вдохновение в тех демонах, что мы видели с тобой сегодня, больно уж методы похожи. Хотя… может и нет, мёртвого уже не расспросишь. Кстати, о мёртвых, семеро человек из нашего отряда всё же не пережили этой изуверской процедуры, то ли кровью истекли, то ли скончались от болевого шока.
По итогу нас наделили способностью становиться невидимыми для глаз, ускользать от почти всех заклятий обнаружения, видеть сквозь иллюзии, если те были не слишком сильными, и в добавок ко всему вышеперечисленному они надёжно запечатали наш разум от посягательств иных чернокнижников, кроме самих магистров Длани. Однако эти самые силы необходимо было ещё обуздать, и в этом нам помогали младшие чернокнижники и Майдрих. Приходя на наши тренировки, он имел привычку появляться возле нас совершенно внезапно, точно приведение, просачивающееся сквозь землю могилы. В таких вещах ему не было равных, а ещё перед нами он никогда не снимал своей маски, так что никто не знал его лица. Вероятно, что он делал это для того, чтобы потенциальный беглец не смог его узнать, когда они окажутся за одним столом в захудалом трактире или встретятся ночью на тёмных улочках далёкого города, или же чтобы он видел Майдриха во всяком прохожем и от того испытывал нескончаемый страх, предавался душевному самоистязанию и, в конце концов, уже бы возжелал его рокового пришествия.