Тени на Меркурии

— Да, конечно, я помню! — ответил Корин. — Когда-то в молодости это была неразлучная троица: Литвинов, Стельмах и Селивестров. У последнего было даже какое-то странное прозвище… вспомнил — капитан Грант. Кажется, он заработал на своих картинах огромное состояние и все потратил на научные исследования. Его идея фикс — создание колонии в космосе, где люди очистятся от врожденного греха и дадут начало новому виду хомо сапиенс. Так?

— Очень приблизительно, но не так уж далеко от истины, — согласился Поплавский. — Интересно, а как относился к идеям Селивестрова Литвинов?

Корин пожал плечами.

— Да мы и говорили на эту тему всего пару раз, — признался он. — Если в двух словах, то Литвинов недоумевал и восхищался одновременно. Называл блаженным идеалистом, но считан, что без таких людей человечество быстро одичает, а то и вовсе оскотинится. Он говорил, что Грант — человек идеи, а себя и Стельмаха относил к людям дела. Вот и все, что я знаю.

Поплавский молча кивнул. Он обвел друзей задумчивым взглядом, пожевывая губы, словно не зная, с чего начать.

— Был, знаете ли, давний и знаменитый спор между Львом Толстым и Ильей Мечниковым. Великий писатель считал, что человек создан Господом, а следовательно, изначально совершенен и лишь сам себя испортил неверным образом жизни. Он ратовал за гармоничный образ жизни, когда человек ежедневно восемь часов должен заниматься простым физическим трудом, и лишь четыре — умственным: читать Библию, заниматься нравственным самосовершенствованием. К наукам же, особенно фундаментальным, Толстой относился с подозрением и называл ученых тунеядцами.

А вот биолог Мечников смотрел на эту проблему совсем иначе. Он полагал, что человек — существо, которое унаследовало от животных некоторые черты организации, ставшие источником его несчастий.

— Ты имеешь в виду всякие там рудиментарные органы, вроде аппендикса? — с иронией прервала Марта. — Этот взгляд давно устарел. Наоборот, доказано, что органы всякие нужны, органы всякие важны. Например, тот же аппендикс играет немалую роль в иммунной системе организма, — это я тебе говорю как бывший астробиолог. Хотя в чем-то Мечников был прав, человек устроен несовершенно. Скажем, он чересчур резко реагирует на боль, даже когда нет никакой угрозы для жизни, а вот любой яд выпьет и не поморщится.

— Вот, вот! — многозначительно поднял палец Поплавский. — О том и речь. Человек несовершенен, писал Мечников, и для подлинно нравственного его поведения одного физического труда и чтения Библии мало. Нужно перестроить биологическую природу, что и будет сделано в будущем. Правда, особых рецептов для этой предстоящей переделки Мечников не предложил. Но намекнул, что собака, быть может, зарыта в механизме естественного отбора. Мол, для животных — это основной двигатель эволюции, а в человеческом обществе роль естественного отбора падает. Рано или поздно придется прибегнуть к искусственному отбору, что станет критическим и самым трудным периодом в истории человечества.

Асташевский шумно засопел.

— Знаем, знаем, проходили, — недовольно загудел он. — Мерили уже высоту лба, проверяли на расовую чистоту и идейно-нравственные качества. Интересно, а какой инструмент для отбора придумал Селивестров? Если он собирается отбирать людей будущего по длине усов, я как раз ему сгожусь.

Все рассмеялись, в том числе и Поплавский.

— Нет, брат, — заметил он. — Одними усами здесь не обойдешься. Да и не отбирал Селивестров никого, когда отправлялся основывать колонию в поясе астероидов пять лет назад. С ним полетели около трехсот его верных последователей: мужчин и женщин — тех, кто рискнул поставить над собой эксперимент под названием «Новая Утопия».

— А почему именно в пояс астероидов? — удивился Корин. — Что им, мало места на Марсе или, скажем, на Луне?

— Вот именно — мало, — кивнул Поплавский. — Ты сам недавно там побывал. Как считаешь, можно основать на этих планетах нечто действительно новое? Вот так-то. Зато старое там отлично прижилось: жуткая борьба за кусок посытнее, за место под солнцем, и мы всего этого вволю нахлебались. Так человечество жило и сто, и тысячу лет назад. Религия свою нравственную миссию до конца не выполнила, и это факт. Торговцев однажды выгнали из храма — а чуть позже они вернулись со щедрыми подношениями. И на эти подношения построили второй храм, побогаче, где тем же торговцам отпустили все грехи. Такова история человечества, и в этом его трагедия.

Мирзоян нахмурился.

— Погоди — а при чем здесь спор между писателем и ученым? Что-то я запутался…