Тени нашего прошлого. История семьи Милтон

К танцующим присоединились Фенно Уэлд с Бэбс Мэтьюз и Мейзи Каннингем со своим братом Биллом. Времени на раздумья не было. Рука Лена обняла Джоан, и они пошли в такт музыки Мосса; все внимание Джоан сосредоточилось на сильных пальцах у нее на талии – они не просто лежали там, а крепко держали ее. Она не осмелилась посмотреть на него. Мелодия совершала круг за кругом, и в танец вступила первая пара, вторая, третья, потом они поменялись партнерами, и Джоан перешла от Лена к Биллу, затем к Реджу, который держался от нее на некотором расстоянии, не прижимая к себе. Не было никакой возможности заговорить с ним или даже обменяться взглядами – и вот она уже в паре с Фенно.

Фенно вел ее не так, как трое других. Он был великолепным танцором, стройным и гибким, а его высокий рост компенсировался изящными движениями; его ладонь на талии Джоан была обходительной, но твердой. Они много раз танцевали вместе, о чем ей и напомнила его рука. Она залилась румянцем.

Затем объявили последнюю фигуру танца, когда девушки, сменив по очереди всех партнеров, должны были вернуться к первому. Джоан, кружась, перешла от Фенно к Лену и на этот раз подняла на него взгляд. Музыка смолкла.

Он притянул ее к себе, и она прижалась к нему грудью и бедром. Кровь хлынула к лицу, и Джоан быстро опустила взгляд.

– Вы позволите? – Ладонь Фенно лежала на ее локте, но обращался он к Лену.

– Конечно, – ответил Лен и отпустил ее.

Фенно закружил Джоан в вирджинской кадрили. Она не посмотрела, куда направился Лен, но на одном из поворотов заметила его фигуру, возвышавшуюся над толпой, – он пробирался к Моссу, рядом с которым стоял Редж, наблюдая за танцем. Мосс поднял голову и посмотрел на Реджа, словно желая убедиться, что тот все еще здесь. Они не разговаривали. А потом музыка поглотила и закружила их всех.

Во время третьего танца Китти вышла наружу, за периметр света из окон. Она сделала несколько шагов в темноте и обернулась. В широких дверях амбара появлялись и исчезали кружащиеся пары. Мосс был в ударе, звуки пианино разлетались по огромному помещению, вибрировали между танцующими парами, опускались на волосы девушек и плечи мужчин. Этот вечер запомнят все; даже отсюда, из темноты, она видела, что этот вечер, искрящийся весельем, волнующий, выделяется на фоне обычных дней: Мы были здесь. Они с Огденом подарили всем этот праздник. Огден произнес замечательный тост. Сказал именно то, что требовалось. Китти подняла голову и посмотрела на темный купол неба, ожидая, когда изменится узор на нем. Мы теперь здесь, поправила она себя. Край неба прочертила падающая звезда.

Китти проследила, как яркая точка исчезает за крышей амбара, а затем ее взгляд упал на массивную фигуру мужчины; он стоял в дверях, не танцевал. Леонард Леви. Она знала, что это он, хотя не могла видеть его лицо. Он был самым большим. Больше и громче, чем кто-либо другой. Не просто высоким. Фенно Уэлд был высоким, но тонким, словно насекомое; его длинные ноги и слегка сутулые плечи делали его похожим на священника в сюртуке. Нет, этот мужчина был массивным, с широкой грудью и сильными ногами. Такого мужчину можно представить с топором в лесу, в шахте или с гаечным ключом под раковиной, но не на светской вечеринке. В любом случае не на этой вечеринке. Китти отвернулась, плотнее запахнула куртку и стала высматривать Огдена.

В проеме двери появились танцующие Пратты и Райнлендеры – они брались за руки, потом расцеплялись. Китти не думала о них. Она вообще не имела привычки размышлять о браке других людей, то есть о том, счастливый он или нет. Счастье – это для тех, кто довольствуется малым. Ее всегда привлекала идея, что жизнь может протянуться дальше, как пальцы на ладони, и схватить что-то важное. Именно этого хотел для нее Огден. Счастье – это действительно мелочь по сравнению с моментами спокойного удовлетворения – которое она остро ощутила только что, здесь, в темноте – от хорошо сделанного дела.

Они были такими красивыми, эти мальчики и девочки. Такими красивыми и не имеющими представления почему. Весь день она наблюдала. Весь день она смотрела на детей и их друзей – хотя они уже не дети, им за двадцать, а у нее самой в этом возрасте уже был Мосс, – и грустила. Они состарятся. Утратят свою красоту. Потому что красота, в сущности, и есть молодость. Эвелин повернула свое милое лицо к Дикки, и ее глаза светятся любовью. Глядя на Эвелин, невольно думаешь: вот она, надежда для всех нас. Именно поэтому такая красота присутствует в мире. Она заставляет поверить, хотя бы на мгновение, в нашу силу. В то, что все продолжится.