Тени незабытых предков

– На самом деле, там хорошо было служить. Нам вино давали, спирт… Спиртом, правда, надо было обтираться, но мы ходили грязные, зато пьяные и довольные. Шли долго, секретно, на большой глубине. Моряки говорили: «Скорее бы уж этих арабов побить и – домой!» Кто ж знал, что арабами как раз мы и были.

– И что, когда демобилизовался, больше в море не тянуло?

– Дал слабину, снова попросился плавать. Мне в порту показали мое личное дело, а там чего только нет: наушничество, доносы и наветы всякие… Стало понятно: никогда мне больше за границу не попасть! И я устроился в порт на должность «не бей лежачего» – матросом на плавкран. Сутки через трое. Сутки работаешь, трое суток – рисуешь.

– Что, на твой взгляд, стало первым, скажем так, нормальным рисунком?

– «Стена, ватник и сапоги». Когда отправился-таки поступать в художественное училище, этот рисунок сыграл главную роль. Там ребята-абитуриенты предъявляли какие-то папки большие: рисунок кисти, рисунок головы… Я-то после армии, ничем таким не запасся. Мне сказали: «Вы неподготовлены, у вас нет рисунка головы, у вас нет гипсовой композиции…» И вдруг увидели ватник с сапогами. Один этот «ватник» все решил, меня записали на экзамены. Никаких льгот у меня как у воина-интернационалиста не было. Ветеран какой войны? Меня, кстати, посреди экзаменов на переподготовку забрали, пока я уворачивался, экзамены закончились. Потом опять поступал…

– А первый твой перформанс, который самому понравился?..

– Я тогда работал в очень серьезном научно-исследовательском Институте метрологии. Бог знает, что они там исследовали научно. До сих пор для меня их метрологическое содержание – тайна, покрытая мраком. А вот форма этого содержания – моя. Я ведь работал в секторе дизайна и промграфики. Такой вот несерьезный сектор посреди серьезных исследований. Времена были доисторические, допотопные. До «современного искусства», о котором никто еще и не догадывался. Вся наша жизнь советская – «серо, налево и кругом» – расцвечивалась только нашей молодостью и желанием, чтобы скучно не было. Когда выпьешь, как понесется…

Да, так прихожу я однажды на работу. На дворе 1980 год, август, Ленинград, окна открыты, ветерок… За соседним столом хорошенькая сотрудница – моделирует одежду, выкройки из кальки раскладывает. Хлястик сюда, рукав туда, карман вот такой будет… Я вроде ни при чем, но ты же помнишь: август, ветерок, молодость, хорошенькая девушка рядом. Схватил я эту выкройку из кальки с неясным, туманным ощущением, ну и понеслось! Сначала все склеил. Потом вдохновенно все помял, потом задул аэрографом – коричневой тушью. Ну, фактура кожи получилась. Держу в руках кожаный плащ. Ты, вообще, представляешь себе, что такое кожаный плащ? Год 1980! За это можно все отдать! Можно за него друга предать, можно за него замуж выйти, умереть. Из окна высунулся вниз, на улицу:

– Девушки, кожаный плащ югославский нужен?

– А сколько?

– А нисколько! Положил предусмотрительно в карман «плаща» бумажку с номером своего телефона и выпустил его в окно. Ветерок подхватил это чудо, рукава распластал как крылья, полетел мой плащ, размахивая кушаком, к Фонтанке. Девушки, ясное дело, за ним. Настоящий перформанс, или флешмоб, только тогда никто не знал таких слов.

– Как считаешь, какая из твоих креативных перформансных идей могла понравиться Дали, художнику, которого ты ценишь и любишь?

– Никакая. Потому что я такие делал гениальные представления, что он бы точно позавидовал. Ну что у него за перформансы были? Есть много денег – купил себе муравьеда и прошел с ним по парижской улице, фотосессию себе устроил. Тут мысль должна быть…

– И во что воплотилась твоя самая гениальная мысль?

– В то, как я выносил из режимного Института метрологии четырехметровый катер. У нас был один сотрудник – заядлый рыбак и охотник. А в цехах при институте в это время что-то строили для отечественной метрологии, какие-то секретные опытные образцы из больших листов высококачественного дюралюминия. И сотрудник этот тоже строил, а в свободное от основного занятия время делал себе катер для поездок по Чудскому озеру. Из того же высококачественного дюралюминия. Большой такой катер, солидно скроенный. Завершил он строительство катера, задумался и пригорюнился: «Как его вынести из режимного объекта? Из засекреченного института! Через засекреченную проходную!»

Я его успокаиваю: «Не печалься, три бутылки коньяка – и я тебе этот катер вынесу! Не оставлять же свое, кровное, отечественной метрологии! Увидишь, тебе еще и подсобят вынести!» – «Хоть ящик коньяка!» – пообещал собственник. Ящик, правда, не купил. Две бутылки всего, вместе потом и распили.