Тени сна (сборник)

Я представил, как бы отнеслись к моей рукописи на семинаре. Л. вероятно бы понравилось. Хотя она натура впечатлительная, ей нравится все. Т. зарубил бы рукопись «на корню». Ему вообще, кроме своей писанины, ничего не нравится. Впрочем, окружающим его писанина тоже. А вот мнение В.(Л.) трудно предсказать. Писатель он от бога, чье творчество я чрезвычайно ценю. И критик достаточно компетентный и жесткий. Правда, иногда при разборе чужих произведений идет на поводу у самого себя. Если уж начнет на чьем-то творчестве создавать свою концепцию — держись! Не поздоровится и «мэтрам» от литературы, и настоящим гениям.

Одно время я буквально заглядывал критикам в рот, пытаясь извлечь для себя рациональное зерно. И извлекал его, отсеивая плевелы. И это было хорошей школой. Потом вырос из детских штанишек литературной учебы и понял, что на том уровне, которого достиг, мне нужен только редактор — править несуразности. А судить мои концепции вправе уже только читатель. Ибо литература всегда была и есть исключительно вкусовщиной. Кому нравится поп, кому — попадья, а кому — попова дочка…

Я так заработался, что когда тренькнул звонок, только тогда увидел, что за окном уже ночь. Глянул на часы — полдесятого — и побежал к двери.

— Где это вас носило? — строго спросил Татьяну с дочкой, делая вид, что долго и с тревогой ждал их возвращения. На самом деле мне было ужасно стыдно за свое «выпадение» из действительности, в то время как любой нормальный человек на моем месте должен был места себе не находить, переживая столь длительное отсутствие гостей. А если бы?.. По вечерам в городе бывает «весело»… Сердце запоздало екнуло.

Елена молча обошла меня, будто столб, и скрылась в комнате. Словно видела меня насквозь.

— Извини, — сказала Татьяна, подавая мне тяжелую сумку. — Мы заодно посетили Центр по делам беженцев. И не-без-ус-пеш-но! — почти радостно закончила она.

Мои брови взлетели вверх. Вот уж чего не ожидал, так это положительного результата от посещения подобного учреждения. Словоблудие государственных чиновников, льющееся с экрана телевизора, породило во мне стойкую уверенность, что все структуры нового управленческого аппарата создаются исключительно для обеспечения средствами к существованию только работников этих самых учреждений, а отнюдь не для решения тех вопросов, которые им положено решать. Как говорится, была бы проблема, а уж нагромоздить на нее гору бумаг по согласованию разночтений в протоколе утверждения постановления о необходимости принятия безотлагательных мероприятий к устранению разногласий при выработке предварительного текста соответствующей статьи предполагаемого законопроекта — дело элементарной бюрократической техники, возведенной новой властью до недосягаемо абсурдных высот.

И все же, как вежливый хозяин, расспрашивать у порога о Центре по делам беженцев я Татьяну не стал.

— Наверное, проголодались? — спросил я, и тут же почувствовал, что сам-то уж точно голоден. Непривычно обильная пища сегодня в обед вызвала во мне «нездоровый» по нынешним временам аппетит. — Сейчас я картошки начищу.

— Не стоит, — удержала меня Татьяна. — Нас накормили бесплатным обедом.

— Чаю-то хоть на ночь выпьете? — предложил я и чуть было не добавил: «Меня ведь бесплатным обедом никто не кормил…» — но вовремя прикусил язык.

Но Татьяна все поняла.

— Чаю — обязательно. И причем — настоящего. Нам дали недельный сухой паек.

Это сообщение меня окончательно добило. Вот те на! Что ж это у нас за благотворительная организация объявилась, когда вся гуманитарная помощь Запада исчезает в госструктурах как в прорве, а те, кому помощь предназначена, видят ее остатки в виде наклеек и пустых жестянок разве что в мусорных баках.