Он ещё не закончил, когда стало ясно — что-то не так. В чём-то Огарин ошибся. Лицо Артёма исказилось брезгливой гримасой, он отступил.
— Документы у сестры, капитан. Она ответит на все ваши вопросы.
Огарин пожевал губами, кивнул.
— Ясно. Пшёл вон, сопляк. Боишься умереть, так не бойся хотя бы жить.
— Я лучше тебя знаю, что такое жизнь и смерть!
На миг мне показалось, будто не мальчишка стоит перед нами, а взрослый человек. Что-то в глазах… что-то в интонациях…
Артём повернулся и пошёл прочь.
— Знаешь, — провожая его взглядом сказал Огарин. — Однажды на учениях… случилось время, и нас, кадетов, повели в театр. Пьеса была очень интересная. Мы на начало опоздали, но вроде уже стали понимать, в чём дело… тут нас подняли, построили, и отправили обратно в лагерь.
Он достал трубку. Посмотрел на небо, усмехнулся, стал набивать табак.
— Это ведь специально сделали. Умные были люди… очень умные. Приучали нас к тому, что не на всякую пьесу попадёшь вовремя, и не каждую досмотришь до конца. Что в театре, что в жизни. Ладно, Лёшка. Мне пора. Держись.
Огарин вдруг сунул не раскуренную трубку в карман, крепко обнял меня, и пошёл к штабу. Через минуту над космодромом уже разнёсся его голос:
— Твою мать! Следующего, кто снимет оружие с предохранителя без приказа — застрелю лично!
Я пожал плечами.
Странный он, всё-таки, человек.
— Ну вот… Такие дела…
Ко мне подошёл Семецкий, директор нашей единственной школы. Невысокий, узкоплечий, когда-то он казался нам великаном… как и Оля Нонова — великаншей. Вот только Ольга и впрямь была крупной.
— Знаешь что… — так же меланхолично произнёс Семецкий. — А давай-ка мы с тобой выпьем? Никогда не пил со своими учениками! А теперь — выпью!
Он достал из кармана плоскую фляжку, протянул мне.
— Спасибо, — я глотнул коньяка. — А что ты «Хамелеон» не надеваешь?
— У… — Семецкий махнул рукой. — Успею. Да и вообще… я маленький, меня и так не заметят. Разве что ружьё это…
Приподняв за ствол «Ультиматум» он помахал им над бетоном, царапая пластиковый приклад.
— Как ты думаешь, почему тебе, парню рослому, дали маленький пистолет, а мне, такому невысокому — большую пушку?
— Не знаю, — возвращая фляжку ответил я.
— Вот и я о том, — вздохнул Семецкий. — Пойду я…
Волоча оружие он пошёл прочь и сразу же затерялся в толпе.
И мне стало совсем нехорошо.
Я вдруг подумал, что больше никогда его не увижу.
Ещё четверть часа мы протолкались около грузовика. Снаряжение уже все получили, и ждали теперь непонятно чего.
— Ребята, пора! — раздался, наконец, голос дядьки. — Выдвигаемся к секретной огневой точке «гамма». Все помнят, где она находится?
Многоголосый рёв подтвердил, что никто не забыл свои детские шалости.
— Поехали! — древним боевым кличем пилотов-камикадзе Григорий заставил народ собраться. — С нами Бог, Единая Воля, и Грей!
Двинулись по полю мы нестройно, но довольно дружно, а учитывая всю ситуацию — ещё и чрезвычайно весело. То ли выданное оружие так подействовало, то ли то, что собралась огромная толпа — не понять. В хвосте колонны даже затянули старую военную песню: «Мы рождены, чтоб звёзды сделать пылью…», но поскольку слова мало кто знал, песня потихоньку стихла.
Минут через пять защитные накидки стали работать, наверное, приспособившись к нашим телам окончательно. То один, то другой человек таял, превращаясь в смутную тень, над которой облачком плыло лицо в прорези капюшона. В движении люди ещё оставались заметны, замерев неподвижно — полностью сливались с местностью.
Чем Бог не шутит?
Может быть помогут накидки, и удастся отбить атаку десантников? Бомбить планету им нечем… протянем время, придёт флот, разнёсет крейсер в щепки… о нашей планете слава прогремит по всей Галактике. Ещё и кредиты Грей направит на развитие, журналисты толпами понаедут, жемчуг взлетит в цене…
Так, предаваясь успокоительным мечтаниям, я и дошёл до секретного бункера «гамма». Разумеется, увидеть его было невозможно, все строения глубоко под землёй, под бетонными плитами. Но я помнил несколько замаскированных точек входа, и даже представлял, где вынырнут на поверхность лазерно-ракетные турели, когда начнется бой. Григорий, поговорив с солдатом, начал отдавать приказания. Всех нас разместили кольцом двухсотметрового диаметра вокруг бункера и велели залечь. Минут через пять при беглом взгляде могло показаться, что космодром абсолютно пустынен. Я видел только своих ближайших соседей — Семецкого, Нонову, Артёма, вернувшуюся Эн Эйко.
— Будешь? — спросил меня Семецкий показывая флягу.
Я помотал головой. Хватит. Вспомнил свою недавнюю дурацкую мысль, что вижу Семецкого в последний раз, и обругал себя за слишком бурное воображение.
Ещё побарахтаемся!
Семецкий глотнул, и завозился, пытаясь улечься на «Ультиматуме», и прикрыть его собой. Получалось плохо, то боковые ручки торчали, то ствол высовывался. Семецкий ерзал, раскидывая руки, колотя приклад коленями, тихонько ругался.
— Ты чем там с ружьём занимаешься? — окликнул его кто-то. Раздались смешки.
— Да идите вы, — огрызнулся Семецкий. — Тут, понимаешь, пытаешься замаскироваться…