Тени Солнца

Слезы скатились вниз, а холодные руки зажали рот, чтобы не закричать. Сейчас Мира чувствовала себя предателем, покинувшей деревню. Она должна была встретить напасть вместе со своей семьёй, плечом к плечу. В глазах потемнело, а в памяти возник образ отца — сильного, крепкого, за его спиной можно было спрятаться от всех невзгод. Острая боль пронзила сердце — она ушла, не сказав ему ничего.

— Я хочу увидеть его могилу, — голос дрогнул. Мира обняла себя руками, а взгляд устремился в пустоту.

Степан оторвался от больного, наложив несколько швов, измазав живот пострадавшего зеленной густой массой, и приказал ждать три дня. Шуя устало сопротивлялся, но уснул прежде, чем лекарь покинул дом. Марья тяжко посмотрела на дочь:

— Поздно уже, располагайтесь. Ночью дело не решить.

Её кровать не изменилась, оставалась такой же на ощупь. Под боком улеглась младшая сестренка, обняв Миру так сильно, что она почти пискнула. И все же, уснула она быстро, едва коснулась голова подушки, а на утро, с первыми петухами, Мирослава отправилась на могилу отца. Там под толстым дубом, лежало тело потомка Настасьи Миклушиной, старосты деревни, кто защищал и оберегал её от всех невзгод.

Больше не осталось слез, Мира опустилась на колени перед свежей могилой, прося прощение за свой поступок. Уняв дрожь, она подняла руку, показывая клык Берендея:

— Мы справились, отец. Мы остановили его, я остановила. Прости, что так поздно. Знай, что я люблю тебя. Пусть Солнце согреет твою душу, а Боги встретят с почестью.

За прошедшие три дня она едва ли сказала десяток слов. Только, собрав людей на улице, ей пришлось объявить, что Берендей повержен, и Лукоморье может жить в спокойствии. В доказательство она показала белый клык, размером с палец.

Каждый поверил в её слова, говоря, что потомок Миклушиной вернула жизнь в эти земли.

К сожалению, отца она вернуть не смогла.

Шуя поправился быстро, уплетал кашу с аппетитом, почти не жалуясь на боль. Лекарь приходил еще раз, проверяя швы на ране и давая указания. По широкой улыбке друга, Мира поняла, что он все пропустил мимо ушей. Кам выглядел лучше, хотя кашель участился. Степан предлагал осмотреть и его, но тот отмахнулся.

Больше к нему никто не приставал, а на четвертый день, Кам и Шуя засобирались в дорогу. Мира смотрела на них с сожалением, привязавшись за время странствий. Не хотелось ей отпускать от себя новых друзей, но, как старшая из рода, она должна позаботиться о семье и деревне.

— Хорошее вышло приключение, да? — улыбнулся Шуя, протягивая ей руку. Она неуверенно пожала её, а парень, хохотнув, прижал девушку к себе, обнимая. — Попробуй потренироваться в мяуканье, может, возьму тебя еще раз с собой на вылазку.

— Я… подумаю над твоим предложением.

Кам встал перед ней, губы не дернулись в улыбке, но глаза излучали тихую гордость.

— Мирослава Миклушина, ты изменила мнение о себе. В тебе гораздо больше от твоего предка, чем я думал. Ты вольна сама выбирать свой путь.

Ощутимо стало присутствие семьи за спиной. Ждала мать, рядом ожидающие смотрели младшие дети, без мужчины в доме будет тяжко. Мира благодарственно поклонилась Каму, принимая решение.

— Спасибо вам.

— Знаешь, я постараюсь зайди в гости, — подмигнул Шуя все так же улыбаясь. — На обратном пути сделаю крюк специально для тебя. Уверен, наши дороги еще сойдутся вместе.

Не сдержав слезинку, Мира стерла её ладонью. Её не хотелось плакать сейчас, однако, наблюдать за спинами уходящих друзей было тяжело. Такие разные Шуя и Кам стали ей по-особенному дороги, притягивая жгучем ощущением магии и тайн.

На лопатку легла ладонь матери. Её мягкий голос негромко проговорил:

— Если твое сердце рвется с ними, то… иди.

Мирослава округлила глаза, обернувшись.

— Что? А как же вы?

— Михай оставил немного денег. У нас есть земля. Мы не пропадем…

Все еще не веря свои ушам, Мира обернулась на окружающих их людей, некоторые ободряюще кивнули, другие отворачивали головы. Она знала, что не стать ей старостой и не вести людей, не будут внимать они её речам, как внимали слова отца. Не станет она хорошей женой кому-то из них, не вырастит детей.

— Иди, — прошептала мать, сквозь сковывающее сердце боль. В последний раз она видела, как ей дочь бросается к ней в объятья, целует брата и сестру, шепча что-то быстрое на прощание, обещая вернуться, и уходит к воротам. Обернувшись в последний раз на семью, Мирослава, распрямив плечи, говорит что-то на прощание, сквозь слезы и боль разлуки.

Она вышла за ворота, чувствуя, как свобода растекается по венам приятной дрожью.

Спины мужчин виднелись не так далеко, она с легкостью добежала до них, сверкая улыбкой. Шуя, удивившись, остановился, но Мира прервала его вопрос.

— Я могу остаться с вами?

Шуя почти кивнув, одернул себя и посмотрел на наставника. Тот, подняв голову, покосился на солнце, а после, его взгляд невесомо прошелся по девушке. Быть может, потомок Настасьи что-то изменит.

— Мы идем в пустыню, советую надеть косынку.