Тени стёртых душ (СИ)

— Ему бы тоже исполнилось тринадцать сегодня.

— Кому? — осторожно поинтересовался Нацу.

— Помнишь, ты когда-то спрашивал меня о семье? — грустно улыбнулся тот и взглянул на опешившего сына, который медленно кивнул. — Моя жена и сын покинули меня ровно тринадцать лет назад, — он закусил губу и закрыл глаза, сдерживая слезы.

Нацу молча сглотнул, не зная, что сказать, и сел перед отцом, опустив голову.

— Что с ними случилось? — шепотом спросил, боясь надавить на больное.

— Им просто не повезло, — устало выдохнул он и вдруг раскрыл глаза, почувствовав, как Нацу его крепко обнимает.

— Ты же их сильно любил? — уткнувшись в его шею, он глотал запах перегара и пытался не заплакать.

Игнил прижал сына к себе и прохрипел:

— Не сильнее, чем люблю вас с Венди.

***

— У нее было маточное кровотечение, а у ребенка — асфиксия, — шепотом произнес Нацу и глубоко вдохнул, — врачи не успели спасти ни одного.

Люси вздрогнула, ощущая тугой ком в горле и не смея произнести ни слова. Почему-то сейчас хотелось сделать так, как тот тринадцатилетний Нацу, — обнять парня, уткнуться ему в шею и прошептать, что все точно будет хорошо, все образуется.

Но она не могла.

Обещала, что не будет жалеть, а просто выслушает.

Да и лгать тоже было против ее принципов — она ведь знала, что ничего не образуется.

Ничего не будет хорошо.

По крайней мере, для них двоих.

Тяжело вздохнув, она взглянула на образ сестры Нацу. Венди была милой девочкой с коротковатыми густыми синими волосами и по-настоящему искрящейся, заразной улыбкой. Ребенок, который был до безумно бьющегося сердца счастлив. Крошечными ручонками ловила солнечных зайчиков и смеялась, смеялась, смеялась. Смеялась, почти забыв прошлые годы, проведенные с мокрыми от слез глазами. Она забыла ту жизнь, схватив свое счастливое детство за хвост.

— Я был на удивление послушным ребенком, — нарушил он тишину и продолжил. — Единственным исключением был мой сомнамбулизм, — прикусил губу, все так же не открывая глаз.

— Почему не вылечился?

— Врачи говорили, что это неопасно, — он прочистил горло и слегка кашлянул, — пару раз посещал сеансы гипноза, но они ни к чему не привели: я по прежнему иногда ходил по дому. Игнил в конце концов свыкся с этой мыслью и послушался специалистов, которые утверждали, что у детей это нормальное явление и оно скоро пройдет.

***

— Ты меня ночью напугал, — чуть обиженно произнесла Венди, наливая сок в стакан.

— Опять лунатил? — угадывая спросил Игнил и продолжил жевать приготовленный дочерью завтрак.

— Забрался на мою кровать и стоял на ней, пока я не проснулась, — фыркнула она, взглянув на притихшего Нацу, который набил рот и старался игнорировать претензии со стороны сестры. — Папа, — вдруг она обратилась к Игнилу и вопросительно взглянула на него, — может, ему снотворное на ночь давать?

Нацу поперхнулся и посмотрел на задумавшегося отца.

— Фрид сказал, что до восемнадцати не стоит, — наконец, изрек он и облизал губы, — так что через год посмотрим на твое поведение, да, Нацу?

— Еще чего, — пробурчал себе под нос, — не буду я эту дрянь пить.

Венди поставила пачку сока на стол, подошла к брату и обняла его сзади, положив голову на плечи.

— Тогда перестань быть таким легко внушаемым, братишка, — весело хмыкнула она, — ты ведь знаешь, что это проявляется от чувства тревоги.

— Но я не встр… — попытался он было оправдаться, но не успел.

— Мы все равно тебя любим, — поспешно его перебила и поцеловала в щеку, а затем выпустила из объятий и подошла к своему месту, рассмеявшись в голос, — но правда, перестань меня пугать.

***

Нацу безмолвно выдохнул и сжал челюсть, сдерживая в себе горечь, которая горела под ребрами, крошила их на мелкие кусочки и сминала комьями воздух.

— Фрид был твоим врачом с детства?

— С пятнадцати лет, если быть точным, — опустил голову. — В восемнадцать он все же прописал мне флуразепам, — процедил сквозь зубы, царапая сжатую ладонь своими пальцами.

— Лекарство не помогало? — наблюдая за реакцией Нацу, поинтересовалась она, прищурившись.

Он приоткрыл глаза и, смотря в пол, произнес:

— Помогало, — голос сквозил ледяным стоном, а глаза уже блестели под давлением слез, — но только поначалу, пока я его принимал.

— Ты не всегда… — догадалась она.

— С детства терпеть не мог какие-то пилюли, — почти прошипел он и прикусил губу.

Минутное молчание сипло отозвалось за окном чужим смехом и шумом автомобильных двигателей. За границей квартиры жизнь продолжалась, текла своим чередом, бурля звонким клокотом зимних улиц, сырого ветра и звездных фонарей. Ловя руками людские эмоции, мороз хитро смеялся в унисон с нищими попрошайками, которые грустно напевали песни о счастливом прошлом и не менее счастливом будущем.

— И почему-то за это поплатился совсем не я, — его голос дрогнул, сорвавшись в тихий всхлип.

Зарывшись руками в спутавшиеся пряди, он чуть махнул головой.