Тени таятся во мраке (СИ)

Но я отвлекся, прошу прощения, Государь. Резюмируя сказанное: мое нежелание нагружать Вас фактурой, выставляющей Ваших близких в крайне неблаговидном свете, это объективное следствие того, что Вас, как человека, как личность, я пока недостаточно близко узнал. Уж, не взыщите строго, но восторги Михаила Лаврентьевича на Ваш счет не способны заменить мне моих собственных, личных впечатлений.

Понимаю, это может показаться обидным. Возникает резонный вопрос: какие у меня есть основания для сомнений в стойкости Государя? В его лояльности? Откуда, вообще, способны были родиться подобные пароноидальные настроения, такая неблагодарность? Если, по большому счету, Вы в полном согласии с нами выполнили почти-что все наши рекомендации и просьбы. Почти. Только не все…

Мои сомнения — прямое следствие того, что несмотря на попытку Ваших дядюшек учинить госпереворот, Вы упорно не позволяете ИССП вести оперативную работу по Романовым, по высшим дворянским фамилиям и гвардейскому офицерству. Принцип равенства перед законом на данный момент лишь декларирован. Но это — частные мотивы. Есть опасения иного порядка. Понятно, что обстоятельства и время меняют людей. Мне, во всяком случае, очень хочется на это надеяться. Но вот Вам, Ваше величество, два факта из истории нашего мира.

Идет 1905-й год. Россия разбита Японией. В стране предреволюционная ситуация. Стачки, забастовки, террор. Положение для властей — хуже некуда. И Вы предпринимаете два решительных шага. Во внешней политике — заключаете с кайзером антибританский союз. Во внутренней, — идете на созыв парламента, Думы. Причем в первом случае не посчитавшись с тем, что договор с Вильгельмом вступает в явное противоречие с русско-французским пактом, а во втором, — не придав значения тому факту, что закон о выборах депутатов еще «сырой», ценз занижен, и такая ситуация провоцирует заполнение думских кресел горлопанами, популистами и даже прямыми врагами государства.

Сами по себе, это верные решения. Но при их реализации, из-за спешки, допущены технические ошибки. Над ними нужно было работать, исправлять. Однако, Вы поступили иначе. Подписанный Вами договор с германским Императором отказались выполнять, а Думу, как только острота кризиса спала, разогнали. Закон о выборах был кардинально изменен, и в итоге Вы получили ручной, декоративный парламент, штамповавший все законопроекты правительства без сучка, без задоринки. Лишь вокруг флотских программ ломались копья: слишком больной была память об унижении наших моряков самураями, и слишком дорого стоили новые, громадные линкоры.

Такого отступничества и неверности слову Вам не простили ни кайзер Вильгельм, ни российское общество…

Понятно, что Михаил, излагая Вам эти эпизоды, так акценты не расставлял. Но я-то обязан это сделать. По долгу службы. Такие моменты гробят авторитет верховной власти на корню. Именно из них вырастают войны и революции…

Выразительная пауза, взятая Балком после этих слов, оглушила всех собравшихся физически осязаемой, ватной тишиной. Бившаяся в стекло бабочка нашла приоткрытую форточку и упорхнула. Из парка не доносилось ни звука. Птицы и кузнечики смолкли, стих шелест листвы деревьев, а внезапно померкшее закатное солнце мрачной стеной заслонила заходящая с запада предгрозовая туча.

— Вы можете считать меня паникером или перестраховщиком, — отчеканил Василий, впервые с начала своего монолога пристально взглянув в глаза Императрицы, — Однако, я должен был учитывать вероятность того, что после подобных откровений мы, все четверо, до конца своих недолгих дней будем обитать в крепостном равелине. Как обязан был я учесть и то, что в столь прискорбном для нас случае, судьба России может покатится по трагической дороге, в нашей истории уже вымощенной костьми десятков миллионов погибших. И в их числе — останками Вашей семьи. И сына Вашего, и дочерей…

Вот чего я страшусь на самом деле. Поскольку, как человек действительно военный в отличие от господина Банщикова, я при любых обстоятельствах не имею права личные интересы ставить выше державных.

Вот, пожалуй, и все, что нужно было сказать в качестве предисловия. Теперь, Ваше величество, если прикажете, я готов изложить факты нашей истории, не лучшим образом характеризующие некоторых Ваших родственников.

Только подумайте еще раз: Вы этого действительно хотите? Здесь и сейчас?

***

— Все-таки, Государь, почему Вы так не любите ворон? И котов?..

— Это Вы по записям в моем дневнике рассудили, Василий Александрович?

— Ну, в общем-то, да…

— Знал бы, что мои интимные записки станут романом, пожалуй, вел бы их иначе…

Люблю я кошек. Люблю, — вымученно выдохнул Николай, — Только исключительно домашних. Которые не лазают на деревья и не разоряют гнезд разной пернатой мелочи. Девочки, знаете ли, просто обожают всех этих синичек, трясогузок и воробьишек разных. Вон там у нас кормушка висит, видите? А представляете, сколько их слезок проливается, когда какой-нибудь наглый котище бежит в кусты с очередным несчастным снегирем или поползнем? Или с бельченком? А рыженькие у дочек с рук орешки берут…