Тени таятся во мраке

Не перспективу войти в ВАШУ семью. А ЕЕ! Я люблю ее! Вы это понимаете? Вы меня слышите!? Какое было бы счастье, окажись Оленька простой медичкой в больнице для разночинцев или учительницей в какой-нибудь церковно-приходской школе…

— Михаил! Возьмите себя в руки. Вы мужчина, офицер. Смотрите мне в глаза…

Нам с Государыней надо понять, как могло случиться, что Вы, имея в памяти такие подробности, важнейшие для нас подробности — замечу, в полном здравии и в трезвом уме заявили мне, что ничего подобного не припоминаете? Почему?..

Или Вы не находите такой поступок бесчестным? Текст принесенной Нам Присяги позабыли? Получается, что верность господину Балку для Вас превыше верности своему Императору?.. Ну, что молчите?

— Я виноват, Ваше величество… Ужасно виноват… — по виду Вадика было и без слов понятно, что морально размазанный по стенке «господин фаворит» пребывает в неком пограничном состоянии между тщетными потугами провалиться сквозь землю и более приличествующими моменту альтернативными вариантами.

— Несомненно… — Николай задумчиво разгладил правый ус. После чего неторопливо выбрал из коробки новую папироску, вставил в мундштук, разжег и глубоко, с чувством, затянулся. В воцарившейся тишине было слышно, как отчаянно шуршит крылышками по оконному стеклу случайно залетевшая из парка бабочка, испуганная внезапной неволей.

— Предположим, ответ на первый главный вопрос российских интеллигентствующих карбонариев, как зовет всю эту братию Константин Петрович, получен, — царь неожиданно тихо рассмеялся, — Но не вздумайте, Михаил Лаврентьевич, в ножки царю валиться, да «не вели казнить!» стенать. Своею ложью Вы здорово оскорбили меня. Не как властителя. Как человека, доверившегося Вам. Нашедшего в Вашем лице надежного, верного товарища в начинаниях. Друга, пришедшего из дальнего-далека по горнему предначертанию…

И?.. И как теперь мне с ЭТИМ жить!? Как? Скажите, на милость!

Только не смейте перед нами с Государыней оправдываться, не тот случай.

Молчите? Так то… А ответ, между прочим, подсказал осуждаемый всеми вами мой дядя и любимый брат отца, Великий князь Алексей Александрович. Он путешествовал по Америке. После чего однажды сказал мне: «Эти янки далеко пойдут, поскольку стараются не рубить с плеча в горячке. Слишком многих достойных и талантливых людей их народ потерял в те времена, когда выживал первым выхвативший револьвер. В жизни и в делах у американцев ныне иной принцип — каждой собаке дай укусить дважды».

Мы не американцы, людей с псами не ровняем. Но и у янки поучиться не грех…

Я прощаю Вам, Михаил. Но эта мерзость — Ваша ложь — была в первый и последний раз. Поняли меня, надеюсь?

Теперь, по поводу второго вопроса наших просвещенных смутителей спокойствия, который милый ортодокс Победоносцев ставит по важности превыше первого. И здесь, надо отдать должное, с ним нельзя не согласиться. По поводу вопроса «Что делать?»

С Вами, Василий Александрович, будем с ним разбираться.

Вы ведь далеко не столь юный человек, коим выглядите. Вы — офицер с огромным военным опытом, профессионал высочайшей пробы. И Вы — искренний патриот нашего Отечества, в чем я не имел ни малейшего повода усомниться. Но, хоть я и не был в вашем распрекрасном XXI-ом веке, теперь я понимаю со всей отчетливостью, что его отличия от нашего нынешнего времени велики. Весьма велики. И они отнюдь не только в машинах или общественном устройстве. Поэтому, давайте не будем затрагивать вопросов чести или совести. Останавливаться на моральных аспектах случившегося смысла не вижу. Пока. Тем более, что Вас, в отличие от Михаила, прямо ни о чем таком я не спрашивал.

Сначала нам требуется прояснить главное. Судя по всему, в основе Вашего решения утаить от Нас с Государыней столь важную информацию, лежали соображения высшего порядка. Некие обоснованные опасения. Не зря же Михаил упомянул Вашу «безупречную логику». Следовательно, существует и некая причина, объясняющая Ваш поступок…

Так скажите, почему Вы мне до сих пор не доверяете, Василий Александрович?

* * *

«Сработало! Величество главным ответчиком по делу назначил меня, а не Вадика. И не мудрено: выполнил студент ценное указание по переводу всех стрелок на „товарища куратора“ изящно, даже артистично. Посему и бит будет за свой болтливый язык сильно, но аккуратно. Хотя надо бы, по совести, самовлюбленному поросенку портрет конкретно подрихтовать, чтобы на всю жизнь памятка осталась, особенно учитывая здешний уровень стоматологии и пластической хирургии.

Однако, по логике вещей, Николаю и самому нет резона стирать Вадима в порошок. Наоборот: он нужен ему. И как врач для сына, и как „свет в окошке“ у любимой младшей сестренки, и как ценный советчик с багажем уникальных знаний, и как генератор идей, на этом самом багаже знаний основанных. А то, как царь сейчас „тряхнул за грудки“ нашего вундеркинда, обоим только на пользу. Этот „наивный чукотский вьюнш“ должен четко уяснить наконец, в какой каше варится. Чтоб впредь не расслаблялся…»