Тени утренней росы

Мы въезжаем в ущелье Коцифи. Сухие сощуренные глаза, холодные руки на руле – это я. Больше ничего нет. Страх поселился в каждой клеточке моего тела, и, разъединив тело и сознание, я перестала чувствовать этот страх. Передо мной мелькает серая лента дороги, освещенной фарами, да еще, на крутых поворотах, крупная движущаяся тень, напоминающая силуэт мотоциклиста, идущего на большой скорости.

– …прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю… Нейл, как ты? Скажи что-нибудь.

Забывшись, я говорю с ним по-русски.

– Продолжай, – отвечает он еле слышно.

– Держись. Мы проезжаем Селию.

– Я знаю.

Он знает?..

Мы мчимся во мраке – истеричная женщина и полуживой мужчина – словно две обезьянки в космическом челноке. Необозримые пространства Вселенной… холодное мерцание звезд…

– Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен… щит и ограждение – истина Его… не убоишься ужасов в ночи… стрелы, летящей днем… язвы, ходящей во мраке… заразы, опустошающей в полдень…

Расслабился и дал себя уговорить. Остался у меня на ночь. Но ведь не в первый же раз! До этого все было нормально. И вроде не так много выпили накануне…

– Като-Родакино. Пожалуйста, Нейл.

– Да.

– …ибо ты сказал: «Господь – упование мое»… Всевышнего избрал ты прибежищем твоим… не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему… ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих…

Уж не знаю как, но я нашла этот дом. Ни разу не сбилась с пути.

– Все, приехали. Нейл, ты меня слышишь?

Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Я выскочила из машины, даже не захлопнув толком дверцу, и устремилась к калитке. Бегом пересекла двор, заколотила в дверь, крича как полоумная:

– Костас! Ифигения! На помощь! Помогите! Это Елена! Вы меня помните? Я Елена! У меня в машине Нейл, ему плохо! Помогите!..

Я продолжала выкрикивать одни и те же слова даже после того, как они проснулись и повыскакивали на улицу, кто в чем.

Нейл не подавал признаков жизни. Костас вынес его на руках. Не могу передать, до чего это ужасно – видеть, как один мужчина несет на руках другого. В особенности если этот другой вам дороже всех сокровищ, земных и небесных.

Ифигения набросила мне на плечи шерстяную шаль, обняла меня и, что-то приговаривая, повела в дом. Тут только до меня дошло, что кричала я по-русски.

В чай, которым напоила меня хозяйка, наверняка добавили что-то успокоительное. Какие-то приятно одурманивающие травы. Пригревшись под толстым шерстяным одеялом в маленькой комнатке на втором этаже, я перебираю в памяти все значительные и незначительные события последних дней, пробую заново проанализировать их и еще острее ощущаю собственную беспомощность.

У Нейла большие проблемы – это единственное, что можно сказать наверняка. Налицо зависимость от каких-то лекарственных препаратов. Но каких?..

Убежденная в том, что на мою голову тоже нельзя положиться (сны, голоса и так далее), я ничего не сказала ему о своем выбросе в зазеркалье во время стычки с американцами. От жары и от страха еще не так может переколбасить. Но возвращаясь к этому эпизоду после ночной гонки по маршруту Рефимно – Сфакья, я не могу избавиться от подозрений, что дело не только в моей голове.

Простой ирландский парень, чьи экстремистские замашки парадоксальным образом сочетаются с непреодолимым сексуальным обаянием и мудростью посвященного. Чья мать умерла слишком рано. Чей отец неизвестен.

Страшные вопросы, которые я задаю самой себе, требуют ответов, возможно не менее страшных.

Если он и нервничал, выслушивая угрозы в свой адрес, внешне это никак не проявлялось. Сами американцы психовали гораздо больше, не говоря уж обо мне. Он же вел себя так, будто был уверен в собственной безопасности.

Я сказала ему об этом вечером того же дня.

– Ты действительно ничего не боишься или в совершенстве владеешь собой?

Он посмотрел на меня с удивлением.

– А чего мне следовало бояться?

– Так ты знал, что они тебя не тронут?

– Заранее? Нет, конечно.

– А может, ты договорился с ними, откуда я знаю. – Я начала злиться. – От тебя всего можно ожидать.

– Нет-нет, Элена, – запротестовал он, потрясенный подобным предположением. – Ни о чем я с ними не договаривался. Я бы не стал пугать тебя так, поверь.

– А кто тебе сказал, что я испугаюсь?

– Об этом нетрудно догадаться. Ведь ты всего боишься.

Разумеется, мы поругались. Я обвинила его в наплевательском отношении к людям (кому нужны эти дурацкие эксперименты, хватит развлекаться за счет моих нервных клеток); он меня – в бегстве от жизни во всех ее проявлениях.

– Жалеешь себя? О, как ты это любишь!.. – кричал он, позабыв о дымящейся сигарете. – Бедная девочка, жертва обстоятельств. А скажи-ка, была ли в твоей жизни какая-нибудь подлинная трагедия? Из тех, что выжигают сердце в груди? Нет? Слава богу, ты способна это признать. Да ты ни одного решения не приняла самостоятельно, за исключением последнего, насчет меня. Да и то…

– Врешь! Я принимала решения!