Тени заезжего балагана

– До конца дня я пришлю кого-нибудь из своих людей за вещами Ямады. Так что в ваших же интересах поспешить. И чтобы без обмана – я лично проверю каждую вещицу. Если вы надумаете обмануть нас или сбежать, то дальнейший наш разговор будет строиться по-другому…

* * *

Подобно цветению бамбука, которое разом охватывало весь лес, так и дурные вести не собирались чинно выстраиваться в очередь, а предпочитали наваливаться все разом[23]. Вдобавок к имеющимся бедам Уми настигла ещё одна – причём с той стороны, откуда она ожидала меньше всего.

За клан Аосаки Уми всегда была спокойна: вот уже много лет во всей провинции Тосан никто не осмеливался в открытую идти против отца и его людей, ведь они изо дня в день продолжали доказывать, что способны поддерживать установленный порядок. Но у якудза всегда было больше врагов, чем преданных сторонников. Оставалось лишь надеяться, что отец никогда не забывал об этом и был готов дать достойный отпор противникам клана.

Желание поскорее добраться до особняка Окумуры, чтобы отыскать ответы хотя бы на часть довлевших над ней вопросов, гнало Уми вперёд. Она видела, что Ямада несколько раз порывался заговорить с ней, но всякий раз, когда монах открывал рот, его словно что-то останавливало, и он продолжал молча шагать рядом с ней.

Наконец Ямаде, похоже, удалось преодолеть робость, потому как на подходе к особняку Окумуры он проговорил:

– Я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали.

– Пустое, – буркнула Уми. Для неё и впрямь не составляло никакого труда поставить зарвавшегося управляющего на место. Куда ценнее было то, что она от него узнала.

– Для меня это совсем не пустяк, – возразил Ямада, и Уми с удивлением покосилась на него. – Последним человеком, который заступался за меня, был покойный учитель, да обретёт его душа покой в Стране Корней. Поэтому я не смел и надеяться, что однажды снова смогу испытать это чувство.

– Какое?

– Заботу, – бесхитростно ответил монах, и отчего-то Уми стало неловко. Она отвернулась, не желая выказывать своё смущение, и продолжила путь.

Чувство общности с Ямадой, охватившее её в доходном доме, растаяло так же быстро, как и появилось. Пока Уми снедали гнев и осознание собственного бессилия, Ямада возносил благодарность от всего сердца – мягкий и стойкий к превратностям судьбы, словно первый цветок сливы, проглянувший на заснеженной ветви.

Теперь Уми со всею полнотой ощущала, что они с монахом принадлежали к разным мирам. Между служителем Дракона и дочерью якудза связующим звеном оказалась лишь сила, протекавшая через них обоих, – и только. Когда Ямада поможет Уми снять проклятие, он покинет Ганрю – возможно, навсегда. А Уми останется в Аосаки-кай, потому что так и должно быть. Потому что её место – среди семьи…

Заходить в особняк градоправителя с парадного входа было бы верхом неразумия: даже одолеваемая злостью от услышанного в доходном доме, Уми не потеряла способности мыслить здраво. Оба высокие и крупные, они с Ямадой были довольно приметной парой. Поэтому Уми сразу направилась к чёрному ходу, предназначенному только для слуг.

На стук в ворота поначалу долго никто не отзывался: должно быть, никого из прислуги поблизости не было. Но после того, как за дело взялся Ямада и пару раз оглушительно треснул по воротине (Уми даже показалось на миг, что могучий кулак монаха пробьёт створку насквозь), в отдалении послышались чьи-то торопливые шаги.

– Кого там принесло дурным ветром? – раздался ворчливый голос.

Створка приоткрылась, и глазам незваных гостей предстало осунувшееся и бледное лицо немолодой уже служанки, которую звали Маса́э. Она работала здесь не так давно, но Уми часто навещала дядюшку в особняке, и потому служанка сразу узнала её.

– Молодая госпожа Хаяси! – воскликнула Масаэ. – Что вы здесь делаете?

– Пришла попрощаться с дядюшкой, – слова дались Уми нелегко, и потому она решила отвлечь внимание Масаэ, кивнув в сторону Ямады. – Привела каннуси, чтобы он провёл необходимые обряды.

Стоявший поблизости Ямада нервно переминался с ноги на ногу – должно быть, ложь Уми пришлась ему не по душе.

Но служанка то ли не почувствовала фальши в её словах, то ли ей было совсем не до того, потому как она удостоила Ямаду лишь беглым взглядом и с сомнением произнесла:

– Господин Хаяси велел никого не пускать.

Уми шагнула ближе к воротам и самым убедительным тоном, на какой была способна, проговорила:

– Значит, мы постараемся сделать так, чтобы мой отец ни о чём не узнал. А даже если и попадёмся ему или кому-то из братьев клана, я тебя не выдам, можешь не сомневаться.

Похоже, на сей раз слова Уми убедили служанку. Она оглянулась – видимо, чтобы проверить, не было ли поблизости кого из прочей прислуги, – а затем приоткрыла створку ворот пошире и отступила, пропуская Ямаду и Уми внутрь.

Масаэ была одета, как и прочая прислуга особняка, в глэндрийское тёмное платье с белым фартуком, а на ногах у неё были туфли на низком каблуке. Уми пробовала как-то примерить такие, и они оказались жутко неудобными.