Теннисные мячи для профессионалов

«…Ты делаешь все открыто и шумно, как любимые дети и жены, «Легитим», «Законная»! У кого я подхватил это слово? Как сложатся наши отношения, если рукопись будет опубликована? А, Легитим?» Но она уже болтает о пустяках — о знакомой в театральной кассе, о слайдах. Ночь кончилась. Ничто не связывает патрицианку и раба, вместе проведших ночь. И все же ничего не страшно, если из интерната можешь вернуться в Отчий дом!»

Денисов снова заметил: некоторые высказывания повторяются с едва заметными изменениями.

«Отчий дом! Ты здесь всегда желанен. Ты и брат, и ребенок, тебе лучший кусок с детьми. Тебя не предадут, за твою жизнь будут бороться. Обмоют после смерти. Кого хотел бы ты видеть рядом с собою в последний свой час? В час, когда уходим… Каким нужно быть негодяем, чтобы обмануть глядящие с надеждой глаза, дрожащие губы, слышать несвойственное, бодрое: «Никуда тебя не отпущу! Когда строишь на песке, рано или поздно, все равно приходится об этом жалеть…»

Страница содержала ноль полезной следствию информации. Денисов, однако, дочитал — снова пытался проникнуть в обстоятельства, заботившие погибшего.

«— Вечером встречаемся! — предупредила Анастасию подруга, критикесса по детективу. Ее постоянный спутник стоял рядом. У него неинтересная суетливая улыбка.

— Обязательно! — Легитим помахала рукой.

Я принужденно улыбался. Разговор шел, словно меня не было. Но бог с ними!

— Я уйду сегодня, Ланц! Наши завтра уезжают! Ты не очень обидишься?

— Нет.

— Правда, милый?»

Денисов впервые подумал о том, что «наши» — те, что «уезжали завтра», могли быть — вдова Роша и ее родственник Николай, тот, что находился при ней.

«А Веда, ее муж, Ширяева могли отправиться на дачу, чтобы проститься…»

Сам Ланц, поглощенный своими заботами, отнюдь не стремился к бытописательству, анализировал собственное состояние:

«Глупо обижаться на пулю, которая поразила. Виноват стрелок или ты сам. Пойдет ли сегодня Анастасия к подруге или нет, не имеет значения. Мы прожили разные жизни. Я потерял все. Потерял Отчий дом!»

«Мое уязвленное честолюбие, нескромность, остатки гордыни, которая, оказалось, не исчезла до конца, зависть, недружелюбие — все поднялось во мне с этим чувством, рядящимся под самую первую и самую светлую любовь в жизни! Я не должен был возвращаться к идеалу далеких лет!»

«— Ты не умеешь радоваться тому, что есть! — говорит Анастасия. — Это твоя самая большая беда! — Иной раз она возвращается из гостей рано, треплет меня по плечу, как школьного друга. — Весь вечер я смотрела на часы -когда приличнее уйти. Так медленно тянулось время. Ланц, милый! Мы, как в девятнадцать лет. Потерпи, дорогой! Мне трудно изменить жизнь. Не торопи. Старые ценности возвращаются. У меня никого нет, кроме тебя…»