Плотин и даже Августин продолжали платоновскую традицию. Воспринятая ими онтология цепи бытия позволяла утверждать, что все прекрасно постольку, поскольку оно существует. Так, "можно говорить с похвалою и о червяке" (Августин. "Об истинной религии", 41:77), и даже само зло вместе с воздаянием входит в соразмерную мозаику божественного совершенства (Ср. "Исповедь", 7:18-19). Хотя Фома Аквинский мыслил в аристотелевских категориях и признавал за творением не более чем подобие Творцу, в его учении о красоте сохранилось проникнутое математическим платоновским духом положение о том, что среди атрибутов Бога Сына - те соразмерность, совершенство и даже великолепие ("Сумма теологии", 1,39.8), к-рые в более земной форме с наслаждением воспринимаются нами как "прекрасное".
Жан Кальвин воспринимал зримую красоту творения как отражение славы Творца. Т.о., искусство становилось для людей Божьим даром, к-рый помогает им воспринимать прекрасное, - разновидность общего божественного откровения. Несколько идеалистическую формулировку того толкования, крое возобладало среди евангельских протестантских мыслителей, высказал в принстонских лекциях 1898 г. А. Кёйпер. Говоря о мистической задаче искусства и доводя идеи Кальвина до логического завершения, он утверждал, что искусство должно напоминать тем, кто томится по своей небесной родине, о некогда утерянной красоте и о грядущем царстве совершенного света.
Апологетика прекрасного, разработанная Г. ван дер Лееувом, связана со сравнительным религиоведением. По его мнению, "прекрасное" - это вспомогательный или "предпоследний" шаг по направлению к "святому". Томист Ж.Маритен в Мейонских лекциях 1952 г. представил теологию художественной и трансцендентальной красоты. Маритен полагал, что "любое великое поэтическое произведение так или иначе пробуждает в нас ощущение нашей таинственной природы и направляет нас к источнику бытия ".
Перед христианскими мыслителями, принимающими теологию прекрасного, возникают те же проблемы, с к-рыми сталкивается естественная теология и всякая теодицея. Насколько реальное существование греха укоренилось в мире и извращает его и насколько необходимо искупление мира Христом? Могут ли прекрасная природа и прекрасное искусство быть порочными? Если человеческое искусство прекрасно, не оказывается ли оно естественно добрым? И еще: независимо от того, воспринимается ли прекрасное как гармония действующих в мире начал или как соразмерность и способность приносить удовлетворение, к-рыми обладают творения человеческих рук, - представления о соразмерном порядке, о форме и о наслаждении представляют собой, в лучшем случае, лишь подобия эстетической реальности. Эти свойства "прекрасного" не могут выразить особенностей искусства и объяснить использование, столь свойственных ему ск-рытых смыслов.
Борьба за безошибочную герменевтику. В современных спорах прекрасное в значительной степени стали сводить к вопросам вкуса; после чего перешли к обсуждению видов и надежности "эстетических" суждений. Вызывает озабоченность вопрос о том, как критический разум должен воспринимать и толковать искусство (включая в него литераТУРУ)> чтобы быть уверенным в истинности своей экзегезы.
В XVIII в. А. Г. Баумгартен обозначил сферу эстетики как такую, где образы и знания сплавлены воедино, а идеи лишены той определенности, крой требует высшее, логическое знание. И.Кант определял вкус как автономную, незаинтересованную форму чувственного восприятия, приносящую удовлетворение (ведь мы используем познавательные способности), но не ведущую к знанию. Для Канта чувствительность к красоте и особенно - к возвышенному ценна тем, что она подобна нравственной деятельности и подготавливает к ней людей.
Гегелю удалось ограничить проблему вкуса и вообще эстетического суждения областью исследования искусства, причем искусство для него - разновидность секулярной теофании.Такие философы искусства, как романтические идеалисты Гердер и Шеллинг, решительно поддерживали представления о том, что художественный гений и творчество - плоды интеллектуальной интуиции. Это сближает живопись, музыку и, особенно, поэзию с откровением, не поддающимся логическому исследованию. Вскоре литературная критика свелась в основном к подчеркнутому выделению "духа" текста и его пророческого значения для современности. Значение исторических условий уменьшилось. Главную роль стали отводить воздействию, крое произведение может оказать на воображение.