Теорема Столыпина

— современной экономики в стране, где правительство, полтораста лет с энтузиазмом насаждавшее аграрный коммунизм, не осознавало требований времени и скептически воспринимало мировой опыт.

Перспектива индустриализации по-прежнему отвергалась немалой частью образованного класса, видевшего Россию аграрной, но не промышленной страной. Громадное значение промышленности для укрепления мощи страны и ее обороноспособности адекватно не воспринималось. За рамки выносилась полуфеодальная казенная военная промышленность, противопоставлявшаяся «социально чуждым» частным предприятиям.

Понятно, что подобная недооценка роли индустрии и непонимание ее важности всегда были характерны для отсталых земледельческих стран, но японцы почему-то смогли преодолеть этот стереотип.

Разумеется, вышесказанное не нужно понимать прямолинейно.

Никто, условно говоря, не произносил с самых высоких трибун речей на пленумах и съездах в духе «мы вас, капиталистов, закопаем» (хотя кое-что близкое по смыслу, — но не по стилистике! — попадалось), никто не вешал соответствующих плакатов, не выпускались почтовые марки с обязательствами, сколько фабрично-заводской продукции мы не произведем и т. п.

Утопия не была неким «плановым заданием», выполняемым всегда активно и осознанно, — просто на пути капитализма стояли мощные институциональные препятствия, которые со временем укреплялись и которые поддерживало общественное мнение. Очень многое шло просто по инерции крепостной эпохи, и у меня нет уверенности, что это всегда происходило сознательно, т. е. с полным пониманием последствий тех или иных действий.

Разумеется, на деле капитализм в стране развивался, строились железные дороги, возникали новые предприятия и т. д. Великие реформы действительно преобразили страну.

Я говорю о том, что его развитие, точнее, развитие производительных сил шло недостаточно интенсивно, и во многом потому, что российские элиты, в отличие от западных, не считали его приоритетной задачей.

Считается, что целью модернизации было в первую очередь возвращение России статуса великой державы, однако проводилась она весьма специфично.

Историк Л. Е. Шепелев писал: «Капитализм как буржуазный общественный строй (т. е. в современном нам широком понимании этого слова) не мог быть непосредственной целью политики царского правительства по классовым соображениям и не был такой целью в действительности.

Капиталистическая система хозяйства… — вот то единственное, что принималось правительственной политикой в качестве полезного элемента — средства достижения развития крупной промышленности в стране»⁹.

С этим мнением нельзя не согласиться. Правительство, с одной стороны, не могло создать «настоящего» капитализма, а с другой стороны, оно искренне этого не хотело — по соображениям морально-нравственного свойства.

Не могло потому, что для этого нужно было отказаться от основы государственной политики — сословно-тяглового строя и дать подданным общегражданские «буржуазные» свободы, в том числе ввести частную собственность крестьян на землю и юридически уравнять всех граждан вне зависимости от сословной и вероисповедной принадлежности и т. д. Ни правительство, ни общество не были готово к столь радикальным переменам в окружающей действительности. Понимания органической взаимосвязи и взаимообусловленности уровня экономики и степени гражданских свобод у них не было.

Поэтому царизм брал у индустриальной эпохи то, что считал нужным, и игнорировал остальное, не понимая, что в эпоху непрерывного усложнения прогресса такой избирательный подход заранее обрекает Империю на новый виток отставания — там, где власть, а не рынок решает, что нужно стране, неизбежно возникнут проблемы с технически сложными производствами, способными воплощать бесчисленные новации.

А не хотело потому, что капитализм со всеми своими атрибутами воспринимался в России как абсолютное зло и притом совершенно апокалиптически.

Понятно, что Россия не была одинока в своем неприятии капитализма — ведь его критику русские журналы заимствовали из западных источников. Антибуржуазный, антимещанский как бы «Интернационал» де-факто появился куда раньше организации Маркса и Энгельса.

Подробный анализ этого сюжета увел бы нас далеко в сторону. Замечу лишь, что такой концентрации антикапиталистических настроений, какая была в России, причем не только в интеллектуальной среде, но и во властных структурах, включая самые высшие, не было ни в одной из ведущих стран того времени.

Мы располагаем тысячами страниц официальных правительственных документов, литературы и публицистики всех цветов политического спектра, художественной литературы и источников личного происхождения, которые в разной форме подтверждают эту мысль.

Из множества мнений за недостатком места приведу пять, но показательных.