Теорема Столыпина

В октябре того же года Витте написал Николаю II очень эмоциональное, «непридворное» письмо, в котором пытается найти нестандартные слова, чтобы вывести царя из состояния «общинного благодушия».

Он считает, что сейчас время ребром поставило вопрос: «Мощь России должна ли продолжать развиваться с тою же силою, с какою она развивалась с освобождением крестьян, или же рост этот должен ослабеть, а может быть, и идти назад?

Крымская война открыла глаза наиболее зрячим: они осознали, что Россия не может быть сильна при режиме, покоящемся на рабстве. Ваш великий дед самодержавным мечом разрубил гордиев узел. Он выкупил душу и тело своего народа у их владельцев. Этот беспримерный акт создал того колосса, который ныне находится в Ваших самодержавных руках.

Россия преобразовалась, она удесятерила свои силы, свой ум и свои познания… Теперь нужно двигаться».

Нужно завершить то, что начал и не мог закончить император Александр II, который «выкупил душу и тело крестьян, сделал их свободными от помещичьей власти, но не сделал их свободными сынами Отечества, не устроил их быта на началах прочной закономерности».

Император Александр III, решавший проблемы восстановления международного престижа Империи, укрепления ее армии, финансов и подавления смуты, не успел завершить дело отца.

И теперь эта задача стоит перед Вами, обращается Витте к Николаю II.

Она выполнима и ее нужно выполнить, «иначе Россия не сможет возвеличиться так, как она возвеличивалась. Для этого нужны ясное сознание необходимости совершить подвиг, твердая решимость его совершить и вера в помощь Божью».

Бюджет Российской империи со 130 млн. жителей, из которых «едва ли много более половины живут, а остальные прозябают», равен 1400 млн. руб., притом, что тяжесть обложения очевидна.

В то же время бюджет Франции с населением 38 млн человек — 1260 млн. руб., а Австрии с 43 млн жителей — 1100 млн. руб. Если бы благосостояние русских плательщиков стояло на французском уровне, то наш бюджет равнялся бы 4200 млн. руб., и даже если на австрийском — то 3300 млн руб. вместо 1400.

Причина нашей низкой налогоспособности — прежде всего в неустройстве крестьян.

«Каждый человек по природе своей ищет лучшего. Это отличает человека от животного. На этом качестве человека основывается развитие благосостояния и благоустройства общества и государства. Но для того, чтобы в человеке развился сказанный импульс, необходимо поставить его в соответствующую обстановку. У раба этот инстинкт гаснет. Раб, сознавая, что улучшение его и бытия его ближних неосуществимо, каменеет. Свобода воскрешает в нем человека.

Но недостаточно освободить его от рабовладетеля — необходимо еще освободить его от рабства произволу, дать ему законность, а следовательно, и сознание законности, и просветить его. Необходимо… сделать из него „person’y“, ибо он теперь „полурегзопа“. Все сие не сделано или почти не сделано.

Крестьянин находится в рабстве произвола. Закон не очертил точно его права и обязанности. Его благосостояние зависит не только от усмотрения высших представителей местной власти, но иногда от людей самой сомнительной нравственности… Им начальствуют, и он видит начальство и в земском, и в исправнике, и в становом, и в уряднике, и в фельдшере, и в старшине, и в волостном писаре, и в учителе, и, наконец, в каждом „барине“. Он находится в положительном рабстве у схода, у его горланов. Не только его благосостояние зависит от усмотрения этих лиц, но от них зависит его личность», потому что они могут пороть его.

Характерно при этом, что если губернатор сегодня велит высечь крестьянина, то его будет судить Сенат, а когда крестьянина выпорет волостной суд, «темная коллегия, иногда руководимая отребьем крестьянства», то это в порядке вещей.

Крестьянин стал рабом своих односельчан и сельского управления.

Его наделили землей, но он не владеет ею на совершенно определенном праве, точно ограниченном законом, в общине он и не знает, какая земля его.

Права наследства определяет «смутный обычай», поэтому уже второе поколение после освобождения пользуется землей не на законно определенных основаниях, «а по обычаю, а иногда и усмотрению».

Судебная реформа не коснулась правовой стороны жизни деревни. Сословный суд руководствуется не общим для всех подданных Империи законом, а обычаем, т. е. фактически «произволом и усмотрением».

Не лучше поставлено податное дело. Прямые налоги часто взимаются «скопом, по усмотрению». Круговая порука «делает крестьянина ответственным не за себя, а за всех, а потому иногда приводит к полной безответственности».