Финальный этап работы Особого совещания был очередным столкновением старого и нового. Большинство заседаний происходило уже после Кровавого воскресенья, однако участники еще не понимали, что революция началась и что проблемы, которые они обсуждают, требуют немедленного
разрешения.По мнению Гурко, в крестьянском вопросе Витте тогда видел «прежде всего и едва ли даже не исключительно его политическую, а не экономическую сторону. Такое странное для экономиста Витте направление мысли объяснялось, вероятно, тем, что и в самом изменении гражданского положения крестьянства он не без основания усматривал могущественный способ оживления экономической деятельности сельских народных масс. Зависело это в особенности от его весьма недостаточного знания особенностей крестьянского быта.
Наконец, тому же, несомненно, содействовало и то, что передовая общественность, становясь все более единомышленной в вопросе о слиянии крестьян с другими сословиями в порядке управления и суда, в вопросе о земельной общине продолжала держаться разных взглядов»38
.У Витте, считал Гурко, по крестьянскому вопросу было «не столько обоснованное мнение, сколько ясно очерченное направление». Он был явным противником крестьянской обособленности, но «как это практически осуществить, ясно себе не представлял. Более определенно ему рисовалось слияние крестьян с другими сословиями в порядке местного самоуправления — путем образования мелкой земской единицы»39
.В повестке дня Совещания община стояла последней, что, по Гурко, опять-таки говорило «о недостаточном понимании Витте сущности всего крестьянского вопроса», о том, что он «придавал этому вопросу лишь второстепенное значение». Ведь только предварительное разрешение проблемы общины позволяло успешно решать тесно связанные с ним вопросы крестьянского общественного управления и суда, а в первую очередь применение судами крестьянского обычного права40
.Община вызвала весьма продолжительные прения.
Буквально на втором заседании выступил истинно-русский человек Хвостов с упомянутым выше спичем.
Защитники общины были в меньшинстве.
Однако из ее противников лишь Гурко ясно и недвусмысленно высказался за ее скорейшее упразднение.
Он сразу заявил, что вопрос об общине — центральный для жизни крестьян, и то или иное его решение определит дальнейшее течение этой жизни — «либо по пути процветания — материального и умственного, процветания, обеспечивающего местный порядок и государственную мощь, либо, по пути обеднения — неизменно ведущего к озверению населения и, следовательно, к земскому беспорядку и государственному бессилию.
Действительно, сколь ни важно обеспечить населению добропорядочное управление, беспристрастный и доступный суд, все же важнее обеспечить ему возможность материально богатеть и умственно развиваться.
При отсутствии последнего всякое управление, всякий суд будут — управление над нищими, суд над и между дикарями.
Наоборот, богатое и развитое население, силою вещей, само претворит всякий управительный порядок в отвечающей его потребностям, всякий суд — в скорый и праведный.
Словом, все остальное само придастся, а прежде всего возродится довольство населения своей судьбой, — эта основа спокойствия и благополучия человеческих обществ»41
.Свою яркую речь он закончил двумя тезисами:
1. Необходимо дать свободный выход из общины всем желающим крестьянам с предоставлением состоящей в их пользовании земли им в личную собственность
2. Упразднение общинного землепользования должно быть главной целью правительства42
.Однако другие критики общины не были столь решительны, хотя со знанием дела говорили о том, как она вредна.
Для понимания этой деликатности очень важно мнение того же Гурко: «Вообще в этом вопросе не только бюрократия, но и общественность проявляли какую-то странную робость. Число лиц, сознававших и, главное, признававших все отрицательные стороны общинного землевладения, было более чем значительно, но число решившихся высказаться за энергичные меры, направленные к разрушению общины, было совершенно ничтожно.
Так, среди множества уездных сельскохозяйственных комитетов не было ни одного, поставившего этот вопрос ребром и осмелившегося его определенно разрубить.
Земельная община представлялась каким-то фетишем, и притом настолько свойственной русскому народному духу формой землепользования, что о ее упразднении едва ли даже можно мечтать.
К числу таких лиц в течение долгого времени, несомненно, принадлежал и Витте, чем и объясняется, что центр тяжести крестьянского вопроса он переносил в его политическую плоскость.Наконец, за общину усиленно стояли социалисты всех толков, а русская общественность, даже в той ее части, которая не была заражена социалистическими утопиями, все же не смела высказаться за меры, которые будто бы противоречили благу народных масс.