Теорема Столыпина

«Отчаянное разочарование» отозвалось и двумя тысячами сгоревших усадеб и крушением старых представлений об устройстве мироздания.

Опять повторилась Нарва — и Севастополь.

Поражение, которое умных заставило задуматься.

Поражение, после которого происходят реформы.

Одной из емких эпитафий несостоявшейся утопии стали слова прусского ученого Рудольфа Мартина, процитированные на 1-м съезде Союза промышленных и торговых предприятий Российской империи в 1905 г. А. О. Немировским: «Последний акт великой русской трагедии разыгрался на полях Ляояна и в проливе Цусимы. Главный актер этой трагедии — русский народ — в настоящее время и пожинает плоды после всего того, что вековая история дала ему; и насколько обратный поход Наполеона из Москвы был последним актом в трагедии жизни одного человека, настолько Ляоян и Цусима являются последним актом в трагедии целого народа.

Заслон Европы от желтого мира в течение долгих веков, русский народ, эта громадная Российская империя, в последнее время мнила себя стоящей на границе своего мирового могущества, своего мирового верховенства.

Обняв Азию с двух сторон, с одной стороны, железными путями до Тихого океана, а с другой, — путями на Индию, эта гордая Империи мнила, что настали минуты, когда весь мир будет у ее ног, когда вся Азия рано или поздно станет частью России.

Тогда, конечно, мир должен был бы слушаться указаний этой великой монархии, тогда Европа была бы только маленьким придатком к этому громадному царству, — придатком, который должен был бы исполнять только веления его. Хотя этот европейский мир — богатый и высококультурный, но ему пришлось бы исполнять веления этой монархии в такой же степени, как в древнее время культурный грек был на побегушках у менее культурного и грубого, но сильного римлянина.

Однако судьбе было угодно распорядиться иначе. В дали азиатского мира на далеких островах жил маленький, почти неведомый желтый народ, которому судьба повелела остановить движение русского колосса. И этим моментом завершилось движение его туда. Произошел громадный поворот назад этого колосса, а вместе с ним такой поворот в событиях мира, каких мировая история знает не много…

Теперь эта гордая империя знает, что ее движение приостановлено, этот гордый народ теперь знает, что его мировые задачи в настоящее время не выполнимы; теперь панславизму конец»⁵².

Другой современник отмечал, что настало «время полной переоценки русской жизни… Перед нами время, когда мы должны отбросить нелепую славянофильскую проповедь самобытности… Пора нам уже понять, хотя бы по горькому опыту русско-японской войны, что, зашиваясь в свою самобытную и самодовлеющую ячейку, россиянин вообще и русский промышленник, в частности, никого не перехитрит и должен будет уступить свое место народам и элементам, лучше приспособленным к современной борьбе за существование.

Германия по Урал в недалеком будущем представляется мне далеко не такой утопией, какой это казалось русской прессе, подшучивавшей лет 5–6 назад над целым ворохом немецких брошюр, предсказывавших такую возможность и доказывавших ее необходимость и неизбежность»⁵³.

Многим стало ясно, что возврат к прошлому невозможен. Кое-что в стране должно было измениться.

Казалось бы, аграрные погромы ясно показали цену благодушным не-окрепостническим построениям об общине как опоре порядка. Тем не менее, значительная часть русского общества нацелилось на экспроприацию помещичьей земли — в том или ином варианте. В какой-то момент слабину дала и власть — я имею в виде проект Кутлера. Однако государственный смысл победил.

Чего хотела оппозиция?

Едва ли какая-нибудь страна страдала так от мечтателей, как родина Пушкина… Эти мечты о миропереустройстве от Бакунина до Льва Толстого зловещими хищными птицами кружили над Россией. Всякому реальному шагу вперед они противопоставляли химеры и разрушали творческую волю разлагающим действием миража. Волшебная палочка — это была необходимая принадлежность всех этих русских квазифилософов. Примитивный рассудок всегда имеет наклонность все сводить к какой-нибудь одной идее.

В. В. Шульгин

Адекватно оценить народнохозяйственное значение программы Столыпина можно, лишь выяснив перспективы народнического и близкого к нему кадетского варианта решения аграрного кризиса.

Мы помним, что к началу XX в. в ряде губерний страны налицо был кризис аграрного перенаселения, о котором Струве писал еще в 1894 г.