Теорема Столыпина

Достаточно было поработать с общедоступной поземельной статистикой, как это еще 1892 г. сделал такой, казалось бы, далекий от данной тематики человек, как философ В. С. Соловьев, чтобы убедиться в том, что это было заблуждением, — и притом крайне опасным⁵⁵.

При этом полностью игнорировалось то, что ценность земли (как и квартиры, например) определяется ее естественными и рыночными условиями, а не только площадью.

Помещичьи земли включали громадные массы лесов и неудобных земель,

А главное — народники не хотели видеть, что земля находится в изобилии не там, где нужда в ней была наибольшей. Гигантские латифундии Урала не могли помочь крестьянам Центрально-Черноземного района в увеличении наделов.

Статистика говорит, что в районе острого земельного кризиса некрестьянская земля (за вычетом лесов) к 1905 г. составляла примерно лишь 36–40 % площади надельных земель. Так, в Средневолжском районе на 100 дес. крестьянской земли приходилось 37,5 дес. частновладельческой земли без леса (за вычетом земель трудового владения), в Средне-Черноземном -36,1 дес., в Малороссийском — 40,7 дес.⁵⁶

То есть никакого земельного Эльдорадо не существовало.

Что вполне подтвердили результаты реализации Декрета о земле в 1917–1920 гг. — с количественной точки зрения ничтожные.

Конечно, это нетрудно было предвидеть и в 1905 г.

Но это не все.

3) Предположим, что расчеты народников верны, что некрестьянской земли много и она находится именно там, где надо и т. п.

Каков будет результат ее экспроприации?

Что ждет страну на этом пути?

Ответ очевиден.

Империя превращается в огромную всероссийскую общину, где власть и впредь собирается переверстывать землю в масштабе всей страны. Теперь из рыночного оборота выпадает не только надельная земля, но и бывшая помещичья, ставшая крестьянской. Земельного рынка в России больше нет.

Объем рыночной экономики вообще резко сужается. Пространство утопии расширяется.

Крестьяне получают прирезку, но продолжают хозяйствовать по-старому. И им не стоит надеяться на обеспеченное будущее — в условиях натурального хозяйства с примитивным трехпольем, оставляющим треть пашни незасеянной и дающим ничтожные урожаи, агрикультуру не улучшить.

Потому что без интенсификации хозяйства благосостояния деревни не повысить, а для нее нужна модернизация, нужно больше капитализма — нужно углубление развития экономики, улучшение транспорта, оживление торговли, рост промышленности и городов в тех же регионах или по соседству (как в Донецко-Криворожском бассейне).

Далее. Община сохраняется, следовательно, детей рожать по-прежнему выгодно. Вопрос — на какой срок прирезка затормозит новый раунд аграрного перенаселения?

То есть — перед нами торжество продовольственной, потребительской, а не производственной точки зрения, приоритет натурально-хозяйственного подхода над рыночным.

Поднимется ли благосостояние крестьян в этих условиях, когда отсталые приемы будут механически перенесены на новые территории?

Нет — прежде всего потому, что вместе с ненавистным помещичьем землевладением у крестьян исчезают миллионы рублей заработков.

А. С. Ермолов в книге «Наш земельный вопрос», задает вопрос о том, больше ли заработают крестьяне, если частная земля перейдет в их распоряжение. Ответ таков: «Нет, будет вознаграждаться хуже, производительность этого труда уменьшится, так как самое производство будет вестись без капитала, которого у крестьян нет, без знаний, которых у них тоже нет; орудия обработки станут хуже, удобряться земля будет меньше, а то и вовсе останется без удобрения, урожайность ее понизится, отчего потеряет и все государство»⁵⁷.

При этом упускается из вида и то, что бедным крестьянам одной прирезки мало. Да, они получат сколько-то земли по определенной норме, но где безлошадные возьмут лошадей и упряжь, а бескоровные — коров? А необходимый сельхозинвентарь?

Вспомним, что Гарин, когда крестьяне согласились на его ультиматум, вынужден был открыть им серьезный кредит для покупки скота, орудий, упряжи и др.

То есть это было бы продолжение Утопии.

Однако помещичье хозяйство — не только один из важнейших компонентов экономики страны, источник первостепенных товаров для внутреннего и внешнего рынка, источник крестьянских доходов и т. д.

Очень часто оно — еще и источник такой слабой у нас культуры и агрикультуры, которая теперь будет уничтожена.

Может ли страна — не только экономика — выдержать такой удар?

Ведь еще никто всерьез не измерил во что обошелся России «Декрет о земле» в этом именно аспекте!

А после изъятия собственности помещиков — «аппетит приходит во время еды» — неизбежно появятся претензии к фабрикантам и заводчикам, к торговцам и к владельцам недвижимости вообще.

Тут ведь главное — начать!

4) Теперь вопрос — а что будет с Россией, с Российской империей сейчас, после 1905–1906 гг., в случае реализации этой программы?