Теорема Столыпина

Почему только крестьяне должны идти другим путем, «чем шло все человечество, отчего все то, что пригодно для всех остальных, непригодно для крестьян, отчего для них нужны какие-то особенные законы во всех областях, резко отличающиеся от общих, отчего предполагается для них какой-то особенный путь дальнейшего развития, культуры и прогресса?»⁶⁰.

На все эти недоуменные вопросы нет сколько-нибудь внятного ответа,

Между тем и правительственная и общественная (автор использует и такой термин) политика в отношении крестьян закономерно привела к тому, что они сами стали воспринимать себя «какими-то… привилегированными клиентами государства и, допуская производство над собою всяких экспериментов, требуют особой помощи, недостаточно рассчитывая на свои собственные силы, а это в свою очередь создает недостаточную заботливость, беспечность и упадок стремления увеличить свое благосостояние»⁶¹.

То есть крестьяне превращаются в иждивенцев.

Обобщая свой немалый личный опыт воронежского помещика-практика, работавшего также членом Совета и агентом Крестьянского поземельного банка, Шидловский пишет, что крестьяне были не тем, «что в них видело правительство, и что хотело в них видеть значительная часть нашего общества, и чем хотела их выставить наша литература самых разнообразных направлений».

Давно прошли времена, когда Тургенев и его последователи подходили к крестьянам как художники, ибо «давали просто картинки с натуры, описывая то, что видели» и не окрашивая их никакой политикой.

А затем в литературе «появились гражданские мотивы, тенденции, и литература стала делать из крестьян не то, что они действительно из себя представляют, а что-то искусственное, подтверждающее ту тенденцию, которую хочет выявить автор», причем больше всех в этом преуспело «наше специфическое русское народничество, столь распространенное и столь мало отвечающее истинным чертам русского крестьянства»⁶².

Подобное восприятие властью и обществом крестьян как «чего-то особенного» было «фундаментальной ошибкой всей эпохи, начиная с освобождения крестьян в 1861 году до настоящего времени», а между тем единственно правильным путем было «относиться к ним просто, как к людям, совершенно одинаково, как к другим».

Правительство, исповедуя идею «особости» крестьян, обособляло и изолировало их из-за «стремления удержать какие-то, якобы исконные, русские начала, а передовая часть общества, протестуя против этого, в сущности, также стремилась удержать меньшого брата на низком уровне, чтобы не утратить объекта своих попечений»⁶³.

Между тем, если бы крестьяне были введены в общегражданский строй, ситуация в деревне была бы несравненно более благополучной, и «тогда они не предъявляли бы… невыполнимых требований, отражающих взгляды давно канувших в безвозвратное прошлое веков.

Мечтать о возврате к временам какой-то пастушеской идиллии, если таковая когда-нибудь была, является тоже своего рода „безумным мечтанием“.

Патриархальные времена миновали безвозвратно… хотя, конечно, в них была своего рода прелесть…

Но понятие, что добро — это, когда я украл, а зло, когда у меня украли, свойственно тоже патриархальным временам, следовательно, и они имели свои обратные стороны и жалеть об их миновании не приходится»⁶⁴.

Тем не менее, критикуемые Шидловским настроения были очень сильны, за десятилетия после 1861 г. они как бы окаменели, и все, что разрушало их, воспринималось буквально как покушение на основы мироздания. Вспомним мысль Кошелева о том, что «общинное начало не есть шестое чувство, коим Бог одарил славянина, но оно есть скрижаль завета, вверенная нам». А ведь хранителем этой скрижали считалось крестьянство.

Поэтому Столыпину и его соратникам в ходе реформы пришлось — на государственном уровне — доказывать своего рода теорему, суть которой несведущему человеку может показаться попросту комичной: русские крестьяне такие же люди, как и их соотечественники, как все остальные люди.

И им не в меньшей степени, чем другим, свойственно желание самостоятельно распоряжаться собой и своей жизнью, стремление к независимости, а значит, и к собственности, без которой эти понятия часто лишаются смысла, а также и к другим атрибутам, которыми обладает полноценная личность.

Это, понятно, не отменяет тех высоких качеств и свойств русского человека, которые в свое время так поразили Гарина-Михайловского.

Впрочем, в нашем распоряжении есть документы, которые демонстрируют неуместность ироничного подхода к указанной Теореме.

26 июля 1907 г. Л. Н. Толстой, один из главных отечественных «мечтателей», вспоминая Шульгина, написал П. А. Столыпину известное письмо, в котором изложил свое видение начавшейся реформы: «Причины тех революционных ужасов, которые происходят в России, имеют очень глубокие основы, но одна, ближайшая из них, это недовольство народа неправильным распределением земли….