Теорема Столыпина

Революция и погромы 1905–1906 гг. вынудили власть отбросить — хотя и не без проблем — старый подход, основанный на идее уникальности русских крестьян, который с одной стороны, подразумевал «народолюбие» и неумеренные славословия в их адрес, а с другой, прикрывал самые что ни на есть крепостнические идеи, что у левых, что у правых народников.

Власть покончила с «проповедью самобытности», отказалась от утопии — по крайней мере в отношении 80 % населения, т. е. крестьянства.

Был взят курс на уравнение крестьян в правах, на введение крестьян в общее правовое поле, а шире — на агротехнологическую революцию.

Победил общемировой подход,

Правительство, наконец, решило считать крестьян нормальными людьми.

Глубоко символично прозвучали слова Гурко: «С этого дня (17 октября 1905 г. — М. Д.) мы стали на тот путь, по которому шли все государства Западной Европы. Тот государственный социализм, которым в течение долгого периода проникнуты были многие начинания нашей законодательной власти, а в еще большей степени многие из принимаемых правительством мер в порядке управления, должен уступить место предоставлению широкого простора самодеятельности и предприимчивости отдельных лиц.

Мы должны отказаться ныне от мысли равномерно поднять благосостояние всей массы населения, но зато обязаны облегчить отдельным лицам возможность развить все свои природные способности и тем увеличить свои материальные достатки… Тот государственный социализм, который мы преследовали, та опека, которую мы установили над массою населения целях поддержания ее хозяйственного быта и оберегания ее отдельных членов от перехода в разряд пролетарных рабочих, на деле превратились отчасти в административный произвол, а в еще более значительной степени в препону для повышения благосостояния наиболее предприимчивой части населения.

В надежде обеспечить каждого хотя бы малой долей земельного имущества, мы обрекли всех на нищету и недоедание, причем не достигли и первой цели, так как число безземельных с каждым годом все возрастало»⁶⁷.

Масштабы кризиса 1905–1906 гг. требовали адекватного ответа, которым могла быть только программа комплексных системных реформ, предполагавшая значительное, иногда радикальное изменение вектора развития страны. Она была изложена П. А. Столыпиным в его знаменитой речи при открытии II Государственной Думы 6 марта 1907 г.

Это была широчайшая программа системных либеральных реформ, которые касались практически всех сторон жизни страны. По объему и значимости они превосходили Великие реформы, будучи их логическим и историческим завершением. Они должны были в конечном счете разорвать вековую патерналистскую традицию российской истории и российской жизни.

Программа включала законопроекты, обеспечивающие терпимость и свободу совести, в то же время постепенно устраняющие все правоограниче-ния, связанные с вероисповеданием (в том числе и для евреев).

Ряд законопроектов был связан с неприкосновенностью личности, с новой судебной реформой, с реформой в области самоуправления (в числе прочего, и с созданием волостного бессословного земства), с соответствующим расширением компетенции земств вообще, с сокращением сферы административного надзора и т. д. В Польше и Финляндии предполагалось введение самоуправления. Административная реформа предусматривала объединение всей гражданской администрации и, прежде всего, создание административных судов, которое считались одним из наиболее важных предстоящих мероприятий.

В сфере трудового законодательства планировалось введение различных видов страхования рабочих и узаконивание экономических забастовок. Наконец, Столыпин предлагал целый ряд мероприятий для развития народного просвещения. Планировались меры по дальнейшему подъему экономики, большую часть которых мы бы назвали приватизацией, и др. Здесь же он говорил о программе аграрных преобразований, уже начавшихся к тому времени.

Даже столь беглое перечисление показывает, что эти меры составляют едва ли не самую четкую и эффективную программу системных реформ за века русской истории, реформ продуманных, реформ реальных, т. е. тех, которые могли бы быть начаты, а частью и реализованы, при жизни одного поколения. Пресловутые «20 лет покоя» из интервью газете «Волга» — фигура речи, превращенная в символ, но этот срок представляется вполне реальным.