Теорема Столыпина

Таковы вехи решения аграрного вопроса в России.

Народ, как мы знаем, сполна за все расплатился, но никому от этого легче не стало.

Напомню, что согласно прогнозам Д. И. Менделеева, принявшего в 1906 г. среднегодовой темп прироста населения в 1,5 %, в 1950 г. в России должно было насчитываться 282,7 млн. чел., а к 2000 г. — 594,3 млн. чел.⁴⁵⁹

Э. Тэри в 1914 г., исходя из того, что за 1900–1912 гг. прирост населения Империи составил 26,7 %, сделал вывод — если такие темпы сохранятся в будущем, то население России составит к 1948 г. 343,9 млн. чел.⁴⁶⁰

Однако на начало 1951 г. в СССР жило 182,3 млн. чел.⁴⁶¹

Нужно ли спрашивать, почему наша страна не досчиталась ста миллионов человек — даже относительно осторожного прогноза Менделеева?

В 1942 г. в Москве Сталин сообщил У. Черчиллю, что коллективизация обошлась в 10 миллионов жизней.⁴⁶²

Если представить, что эти люди встали бы вдоль железной дороги и взялись за руки, причем на каждого человека пришлось бы не более метра, то один миллион погибших занял бы расстояние в тысячу километров. Таким образом, непрерывная цепь жертв коллективизации протянулась бы до Владивостока…

* * *

Эта книга — о том, насколько труден был путь России в целом и 100 миллионов российских крестьян, в частности, к свободе.

Тем ценнее победа П. А. Столыпина, которому в считанные годы удалось начать преображение жизни и психологии миллионов людей.

Да, кажется, что вся история Российской империи утонула в безумии Революции и гражданской войны и последующем «социалистическом строительстве».

И все же, надеюсь, эта книга оптимистична, потому что показывает, что наш угрюмый цивилизационный код возможно преодолеть, что не все у нас бесполезно, не все бессмысленно, — хотя столетие, прошедшее после отречения Николая II и окончания гражданской войны, приучило нас к обратному.

То, что с началом реформы Россия не просто находилась на подъеме, — она вступила в принципиально новый, восходящий период своей истории, важно не только для академической науки.

Вред, нанесенный негативистской трактовкой предвоенной истории России, огромен, и в первую очередь потому, что это она во многом сформировала тот отчасти нигилистический, отчасти безнадежный взгляд на нашу историю, который поныне преобладает во многих умах и который лишает нашу страну перспектив.

Мои исследования, как и труды моих коллег-единомышленников, показывают также, что построенные на традиционной историографии (особенно в части «провала» аграрной реформы Столыпина) теоретические, историософские работы страдают весьма существенным изъяном.

Их авторам неизвестен большой массив информации, принципиально меняющей их пессимистический взгляд на русскую историю и не позволяющей закольцевать наше прошлое (и будущее) в безысходный патерналистский круг.

Это незнание неизбежно упрощает историю России. Не понимая сути и истинного масштаба событий предвоенного 20-летия, эти люди как бы пролистывают его в череде других «неудачных» (неправильных?) периодов нашего прошлого и интерпретируют его неверно.

А следствием этого становится якобы неизбежность — а для многих авторов и оправданность — большевистского «эксперимента» — ведь все остальное, дескать, было испробовано.

А между тем безусловный факт успеха модернизации Витте-Столыпина ломает эту схему и демонстрирует, что Россия была способна вполне успешно идти в сторону построения правового государства и полноценного гражданского общества. Да, этот путь был бы долгим и сложным, однако не невозможным. И определенно не более трудным, чем путь «построения социализма в одной отдельно взятой стране».

В то же время — это книга о том, как жизненно важно, чтобы элиты — и правительство, и общество — имели адекватное представление о себе и окружающем мире, в чем национальная спесь — плохой помощник.

Иначе это чревато крушением той действительности, в которой они — до поры — предаются беспочвенным мечтаниям на эти темы, а бывает, что и страны, в которой их почитают за элиты.

Глядя постфактум на пореформенную историю и ее трагический финал, поневоле приходишь в ужас, природа которого вполне понятна.

Это не ситуация, когда режим рушится из-за проводимой его лидером агрессивной внешней политики, которая не соответствует возможностям страны, — случай Карла XII, Наполеона, Гитлера.

Это ситуация, когда элиты вполне осознанно выбрали в качестве модели социально-экономического развития страны пореформенную версию аграрного коммунизма, в беззаконии которого так или иначе воспиталось три поколения российских крестьян, встретивших новый 1917 год. Катастрофические последствия этого выбора известны. Особенно обидно, что подобный исход многие предсказывали еще до 1861 г., однако их голос не был услышан.

И ведь нельзя сказать, что правительство не осознавало, что такое разумная аграрная политика. Мы видели горько ироничное сравнение — успешной агротехнологической революции во «вражеской» Польше и почти полувековые мучения русской деревни, которую та же власть обрекла на тяжкую несвободную жизнь.