Теории современного искусства

Теоретиком цифрового искусства является, например, Бернар Стиглер, по-русски доступна его статья, точнее, лекция «Дух Просвещения в эпоху философской инженерии» (2012), но вообще он автор важной концепции неган- тропологии, сопротивляющейся абсолютизации антропоцена, власти человека над природой, на которую часто сейчас ссылается Обрист. Основная мысль этой работы состоит в том, что отношение к цифровым технологиям не может быть только пользовательским, нельзя исходя из старых привычек использовать новые технологии, подчиняя их созданным в старых рамках задачам. Наоборот, человеческий мозг должен раскрыться в сторону свободного производства информацией и обмена ею, примерно как он до этого раскрылся в сторону сначала свитка, содержавшего линейные сведения, а потом и кодекса, книги со страницами, формировавшего уже сложные образы. Известно, заметим, что христианство во многом победило благодаря своей мобильности: Евхаристию можно было совершать в любом месте, а не только в готовых храмах, а громоздкий свиток был заменен на кодекс, позволявший сопоставлять разные места в Библии и тем самым формировать религиозный аргумент, уже не связанный напрямую с традицией понимания. Были и другие пути развития религии, просто бравшие научные достижения и применявшие их к своему медийному содержанию: например, иудейская каббала взяла учение о числовой гармонии, соединила его с привычкой развертывать свиток, что мир творится как будто развертывается свиток, и получилось, что мир состоит из гармоний чисел и букв, которые надо уметь наблюдать. Или ранний ислам добился огромных прорывов в математической науке, предположив, что и кодекс, Коран, существовал вечно, был как бы программным кодом всего мира, так что в результате в науке появились алгоритмы (арабское слово, в честь аль-Хорезми), алгебра (тоже узнаём арабское «аль»), возможность как бы создавать первые компьютерные программы.

Сейчас, согласно Стиглеру, информационные сети стали всемирными, и потому нужно соотносить их эффекты не с культурными привычками (паттернами поведения), а с работой нашего мозга на нейронном уровне. Нужно смотреть, не как изменились наши привычки при пользовании компьютером, а произошел ли апгрейд (повышение качества) нашей нейросети, и насколько искусно поэтому мы можем воспринимать окружающий мир, и окружающий мир воспринимать нас. Кстати, Борис Гройс в одной из статей очень остроумно, как всегда, заметил, что не случайно к информационной технике прилагают слово «поколение» — новое поколение компьютеров, мобильная связь такого-то поколения — потому что просто поколение людей не может уже стабилизировать себя, «стабилизировать копию в качестве копии и стабилизировать оригинал в качестве оригинала», потому что современная техника позволяет делать точные копии и умножать оригиналы. Значит, именно машина определяет границы, сколько копий (или оригиналов) и какого качества за какое время будет произведено, а значит, диктует духовное содержание жизни при каждом «поколении». Но вернемся к Нику Ланду, а то его немного уже подзабыли.

Очень интересная параллель рассуждениям Ланда находится в социологии техники Люси Сачмен. Недавно в русском переводе вышла ее книга «Реконфигурация отношений человек — машина» (2006). Сачмен рассуждает так: работа, скажем, бухгалтерии подчиняется некоторому количеству писаных инструкций — приходить на работу вовремя, не загромождать стол лишними вещами, брать трубку телефона. Но еще больше инструкций неписаных: брать трубку сразу, располагать на столе вещи в заведенном порядке, приходить и сначала всех приветствовать, а после садиться за стол. Некоторые из этих неписаных правил усваиваются интуитивно, некоторые вырабатываются в ходе гашения конфликтов, но во всех случаях они обеспечивают устойчивую работу и устойчивое развитие системы, как и любое соблюдение ритуалов и правил.

Но Сачмен поставила вопрос, что происходит, когда в этот мир приходит машина, которая может отвечать на звонки, выравнивать и систематизировать документы, определять затраты времени, переподчинять себе многое в производстве? Ведь нельзя все правила и ритуалы просто поручить машине. Происходит сложная адаптация всего производства к этой «акселерации», к машине, которая выполняет правила быстрее человека. Иногда эти адаптации оказываются не очень удачными, например, когда компьютером пользуются просто для набора текстов или счета, или когда электронный документооборот дублируется бумажным. Но иногда такие адаптации вполне могут догнать технику, если принимаются нестандартные решения: появляется новый тип сортировки документов, используются прогностические возможности машины в бухгалтерском учете, или машине поручается читать и проводить контент-анализ ин струкций для людей, чтобы облегчить освоение людьми новых приемов экономического участия. Тогда скорость машины оказывается не досадным или приятным обстоятельством работы офисного механизма, но необходимой частью эволюции офиса как места обучения и совершенствования навыков.