И тех, кто против «основных» мыслей субъектии, можно квалифицировать как бесполезных «для», или как противников. Но наличествуют еще и те, кто сознательно служит другому… А существуют и те, кто знает, что субъектия – это вначале только мысль, но кто знает, чем является такая мысль в действительности? А если знает, но молчит?
– И если наступило особое непростое время, то любая «лень» или даже «непонимание» – это все в пользу.
– Но бывают и другие времена, когда не все так жестко.
– Но случаются и совершенно особые времена, когда усталость утомляет даже мышление служителей, и они сами уже не знают, чем являются «основные мысли» (но тех, кто против даже каких-то продуцируемых «слабых мыслей» – ничего хорошего все же не ожидает). И иногда особая усталость становится всеобщим слабоумием, превращая все в вялость, дряблость. И как в такие времена с этикой, гуманизмом? И всегда в последние времена можно все отрицать, утверждая, что «особых мыслей» – нет; и каждый может думать, как хочет; и никто никому ничего не должен; но каждый должен «им» всем…, всем, чем он владеет… Но кто эти загадочные «они» в последние времена? И что после всего этого?
Служение и «основные мысли»
– И если ты не будешь служить «правильным» мыслям субъектии, то субъектия погибнет, и ты вместе с ней, и другие тоже. И твое само-существование не предполагает никакого смысла…, но почему? Причины и последствия тут могут быть разные, но все они имеют право быть осмыслены, а затем и будут исполнены…, и любое желание себя исключить – это только гипотеза…
– Но кто сказал, что те мысли субъектии, которые сейчас воспроизводят служители в качестве «основных» или жизненно важных для выживания, развития… – являются таковыми? Возможно, они толкают и двигают субъектию не туда? И подобное иногда можно обсуждать, но только иногда…
– И всегда важным является вопрос «общего дела» и «общего блага». То есть если субъектия – это не общий плод, а только часть воли группы, то почему другие обязаны быть частью такого потопа? И кто из живых знает последнее предназначение? И поэтому кто смеет утверждать, что «он точно знает, как и что действительно необходимо»? И такое обсуждение, такой вопрос, такое сверхсомнение – всегда будет открытым состоянием…, но не всегда… разрешенным, но если оно будет сверхподавленным, а после что-то надломится, то…
– А вопросы собственного субъекта, сознания, собственных мыслей, собственных желаний, собственных «Я»? А после … святых мест, священных дел, святых дат, ну и детей, собственности, всего моего субъективного и субъективизированного, и всей субъективизации после – это все сверхважно для каждого. Поэтому вопрос общего-частного и частной субъективизации с общим – это всегда сверхважно. Но совпадает ли такое с современными присутствующими «основными мыслями» субъектии?
– А как же с тем, что находится вне такового вообще? О «той стороне»?
И в чем же суть этого всего? Хорошо или плохо «не следовать основным мыслям субъектии», на которые указывают нынешние служители основных мыслей? Возможно, и не то, и не другое. И возможно, что в каждом конкретном случае все это будет предполагать конкретную реализацию, и через осмысление, и через какое-то отрицание происходящего, и через какое-то принятие в случае понимания таких мыслей в качестве «действительно основных». И тут, конечно же, нужно помнить, что всегда рядом присутствуют и другие формы принуждения, и … в том числе.
И действительное после, и в каждом конкретном случае – все это будет реализовано через конкретный уникальный случай исторического существования. Который уже снова никогда не повторится в этом происходящем – возможно, в каком-то ином, но не в этом. И те, кто пишут действительную историю, всегда очень остро ощущают это нечто «записанное именно вот так».
О принуждении к «велосипеду»
Там, где включение жестко само по себе и такое связано с некими внешними факторами принуждения, то в таком случае можно предположить о том, что нет необходимости «жестко привязываться к педалям велосипеда». И в таком включении присутствует упрощенный выбор: либо ты «крутишь педали», либо ты перестаешь быть. Это также ведет и к последующим представлениям о том, что такой «велосипед» – это особый механизм, не требующий принуждения к включению, и поэтому к такой велосипедной практике нет жесткого принуждения, и принуждение возникает как внутренний фактор, как «быть или не быть».