К тому времени, как я добрался до пляжа, солнце уже припекало вовсю. Я лег на спину, уперся локтями в песок и стал смотреть на океан. Странно, до чего же может меняться взгляд на вещи и на мир. Годом раньше я целыми днями плавал и катался на доске. Океан был словно частью меня. Когда я был не с ним, то чувствовал, как он бьется и рокочет в моем теле.
А сегодня единственные чувства, которые он вызывал, это в лучшем случае сожаление, в худшем – боль и паника. Как у людей, которым ампутировали руку или ногу, но они продолжают испытывать фантомные ощущения.
От маленького киоска с мороженым и напитками по пляжу разносились легкие и чарующие звуки песни «Отель „Калифорния“». Уже появились первые серфингисты. Среди них я различил Жипе. Надо сказать, волны были неплохие. Жипе стоял на доске, которую я ему отдал в обмен на велосипед, и в своих гавайских плавках напоминал существо, вышедшее из морских глубин.
Он, конечно, был странным типом, но стоило ему встать на доску – и его словно сияние окутывало. Жипе двигался на доске, вытягивал руки, сгибал колени, сохранял равновесие так естественно, что невозможно было им не залюбоваться. В наших краях у него уже была определенная репутация, и один раз он даже удостоился интервью в журнале по серфингу.
Когда я устраивался на песке, он готовился к
Просто невероятные техника и виртуозность. В своей области Жипе, можно сказать, достиг совершенства, и я ему завидовал. Для него серфинг был не только спортом. И уж точно не развлечением. Он был способом, который Жипе нашел, чтобы как можно лучше обозначить свое присутствие в мире. Он был здесь, весь целиком, полностью сосредоточенный на нескольких квадратных сантиметрах пластика, которые отделяли его от воды. Его длинная фигура отчетливо вырисовывалась на синем небе и отбрасывала на поверхность океана ускользающую, дробящуюся тень. Когда я смотрел на него, мое сердце начинало биться чуть сильнее, как будто это я сам стоял на доске, бросая вызов законам равновесия.
«Если бы только…» – подумал я, и мой взгляд сам собой ушел в сторону, к линии горизонта.
– Моси-моси!
Я лежал, замечтавшись, но этот тонкий голосок, который я узнал бы из тысячи, заставил меня очнуться. Не вставая, я приподнял голову и увидел над собой Лорен. Она была в джинсах поверх купальника, с полотенцем на шее. Волосы она снова, как в тот раз, когда я увидел ее рядом с этим придурком Реми Мутом, подобрала и закрутила в узел. На этот раз на ней была большая соломенная шляпа, сползавшая на лоб. Лорен была такая красивая со своими высокими скулами, тонкими губами и карими глазами. Даже когда она улыбалась, ее лицо оставалось значительным и серьезным.
– По-японски это значит «привет», – объяснила она, когда я сел на пятки, чтобы смотреть на нее нормально. – Кажется, так…
– Д-да, з-знаю, – соврал я с таким видом, будто с детства учил японский.
Она поставила рядом со мной большую плетеную сумку и тоже села на песок.
– Папа непременно хотел сегодня с утра сходить на рынок. И знаешь, что мы купили? Омаров. Я не шучу! Он совсем с ума сошел. Когда мы вместе, он удержу не знает.
Слушая ее, я несколько растерялся.
– На самом деле, – продолжала она, – мы не так уж часто видимся, он много путешествует. Когда я была маленькая, я думала, это у него работа такая – летать на самолете. Так я его в детстве и запомнила – в большом зале аэропорта. Ужас, да? Мама говорит, меня на нем заклинило. Целыми днями только и слышу: «Тебя заклинило на папе, тебя заклинило на твоем отце». Она гречанка, так что разбирается в этих историях. Знаешь, что такое комплекс Электры? Довольно странная штука. Это как эдипов комплекс, только у дочерей. Кажется, так.
Она говорила со страшной скоростью, и мне представился ураган. Казалось, устоять перед ней невозможно. Я вспомнил, что тропическим ураганам дают имена. Ураган Лорен. Вот что было передо мной.
– Короче, я вижу, что ты получил мою записку! – продолжала она. – Эта тетка в библиотеке… малость странная, да?
– Это мадам К-камон. Д-да, есть немного.
– Похоже, она тебя не знает. Когда я сказала ей, что ищу Ноя, она не поняла, о ком речь. Мне пришлось тебя описать: высокий, носит старомодные майки, а смотрит робко, как потерявшийся котенок.
На последних словах она сделала растроганное лицо, и я почувствовал, что начинаю краснеть.
– Она п-почему-то д-думала, что меня зовут Себастьен, – сказал я.
И постучал указательным пальцем по виску, как будто хотел прибавить: «Ну да, совсем умом тронулась».