Теория и история политических институтов

Важный элемент «демократического мифа» – попытки теоретиков и политиков связать концепцию конституционализма с традицией древнегреческой демократии, что хорошо просматривается, например, в первоначальном проекте Преамбулы к Европейской Конституции, оглашенной 28 мая 2003 г. Преамбулу предваряла препарированная цитата из знаменитой «эпитафии» Перикла, сочиненной историком Фукидидом: «Наша Конституция утверждает демократию, поскольку власть не находится в руках меньшинства, а принадлежит всему народу». Критикуя столь произвольное толкование слов Перикла (или самого Фукидида), итальянский историк и филолог Лучано Канфора писал: «Вот что говорит Перикл в весьма содержательной речи, которую Фукидид ему приписывает: “Слово, которое мы используем, чтобы обозначить наш государственный строй, /очевидно, что передавать politeia как ‘конституция’ означает впадать в модернизацию, в заблуждение/, – демократия, поскольку управление /тут употреблено именно слово oikein/ принадлежит не меньшинству, а большинству / то есть речь не идет ни о ‘власти’, ни о ‘всем народе’/. Перикл продолжает: ‘Но в частных делах все пользуются одинаковыми правами, а следовательно, в нашей общественной жизни царит свобода’ (II, 38)”. Можно как угодно обыгрывать эту фразу, но смысл ее все-таки в том, что Перикл противопоставляет ‘демократию’ и ‘свободу’… Демократия – термин, с помощью которого противники ‘народовластия’ обозначали таковое правление, стараясь подчеркнуть как раз его насильственный характер (kratos именно и обозначает силу, выражающую себя в принуждении). Для противников политической системы, вращающейся вокруг народного собрания, демократия означала умерщвление свободы» [Канфора, 2012, с. 16].

Концепции демократии и конституционализма с Нового времени до наших дней во многом определялись стремлением их создателей солидаризироваться с древними критиками того типа демократического правления, которое сложилось в полисах древней Греции. «Во всякой земле, – утверждал автор псевдо-Ксенофонтовой «Афинской политии», – лучший элемент является противником демократии, потому что лучшие люди очень редко допускают бесчинство и несправедливость, но зато самым тщательным образом стараются соблюдать благородные начала, тогда как у простого народа – величайшая необразованность, недисциплинированность и низость. Действительно, людей простых толкают на позорные дела скорее бедность, необразованность и невежество – качества, которые у некоторых происходят по недостатку средств. Может быть, кто-нибудь скажет, что не следовало бы допускать их всех без разбора говорить в Народном собрании и быть членами Совета, а только самых опытных и притом лучших людей. Но афиняне и в этом отношении рассуждают совершенно правильно, предоставляя говорить в собрании и простым, потому что если бы только благородные говорили в Народном собрании и обсуждали дела, тогда было бы хорошо людям одного положения с ними, а демократам было бы нехорошо. А при теперешнем положении, когда может говорить всякий желающий, стоит ему подняться со своего места, будь это простой человек, он изыскивает благо для самого себя и себе подобных» [Античная демократия…, 1996, с. 92].

Хотя в эпоху модерна появлялись горячие поклонники радикальной афинской демократии (Руссо, якобинцы, а потом и революционеры в XIX и XX вв.), следует считать, отмечает французский политолог Б. Манен, правильным положение, согласно которому «современное демократическое правление возникло из политической системы, которую ее основатели считали противоположностью демократии. Сегодняшнее словоупотребление различает “представительную” и “прямую” демократию и относит их к разновидностям одного типа правления, но то, что мы сейчас называем представительной демократией, имеет свои корни в системе институтов (учрежденных в результате английской, американской и французской революций), которая поначалу вовсе не воспринималась формой демократии или правлением народа… Мэдисон и Сийес… различали представительное правление и демократию» [Манен, 2008, с. 9].