Теория квантовых состояний

Во время переезда в палату меня на несколько минут перехватила Маша, которая дежурила в больнице ежедневно, хотя и не пускали ее в реанимацию. На тот момент я считался еще "неходячим" больным, и меня везли на передвижной тележке-каталке. Маша умудрилась разжалобить зачерствевшие охранничьи сердца, и ее впустили ненадолго в коридор, приставив тележку со мной к стене. За время, проведенное в приемном покое, Мария успела познакомиться с какими-то врачами, медсестрами и вахтерами, выпросила у них белый халат, обзавелась синими полиэтиленовыми бахилами. Вид у нее был серьезный и немного осунувшийся.

Она ухватила меня за руку и сначала долго молчала.

Странно, но в такие моменты, когда по канонам жанра требуется бросаться друг к другу на шею, обниматься, на меня обрушивается ворох мыслей, от которых столбенею я, и умею только хлопать глазами. Задумался я о том, что и Маша теперь примерила участь мученицы, как в свое время Катя. Что даже круги под глазами у них похожие, глядя на которые, вместо приятных мыслей о ее небезразличии, чувствовал я лишь горечь. Мы все-таки обнялись после паузы, я вдохнул запах ее волос и тонкий аромат духов. Мне не хотелось думать, чем разило от меня, истерзанного, перебинтованного, умащенного антисептиком и селкосерилом. В бедственном моем положении смущение мое будто притупилось, игнорировало, что лежал я только частично умытый, в старых синтетических трико и затертой майке перед девушкой, с которой находились мы в весьма начальной стадии ухаживания. На данном этапе, если и не требовались мушкетерские шляпы с перьями, то желателен был по крайней мере ухоженный молодой человек.

Маша, к счастью, никакого этому внимания не уделяла. Она рассказала о том, что было после сдачи меня в отделение реанимации. Она побывала на кафедре, принесла туда выданную больницей бумагу о моей госпитализации. У Марии состоялся даже короткий разговор с Олег Палычем, который молча выслушал ее странную, пещрящую пропусками историю и пообещал обязательно навестить меня в больнице. К ней приезжал капитан Филинов. Собственно, Филинов и отвез Машу из больницы в ту ночь. Он скрупулезнейше отчитался перед ней в проводимых мероприятиях. О том, что допросил он Ольгу и Григория Созонова, и в ближайшее время потребуется ему опросить и меня, лежащего в больнице. Маша подчеркивала, что говорил об этом Филинов с миной недовольной и виноватой, не хотелось ему совсем тревожить меня, однако долг не оставлял ему такой возможности, поэтому какой-никакой разговор должен был состояться. Больше всего ее озадачивало, что Филинов неизменно уклонялся от любых ее попыток повернуть расследование в направлении записки и адреса, считая это деталью несущественной.

Тут уж мы не могли не коснуться попадания моего в брошенный дом. Мойр своих я по-прежнему от Маши скрывал, поэтому, стараясь придерживаться территории правды, выходила у меня такая история: один неординарный член комиссии, восхитившись результатами моей демонстрации, тут я конечно чуточку преувеличивал, передал мне записку с желанием встретиться. С чиновником этим имел я дело раньше, хотя и шапочным было наше знакомство, поэтому на встречу согласился. Вопиющую удаленность адреса и ночной час, я из пояснения своего исключил. Оставался открытым вопрос — почему указывался дом под снос. Ответа у меня не было, да и должно было быть. Ведь узнал я о доме лишь явившись по адресу. Мария сама могла выступить свидетельницей — я действительно не знал, куда шел. Пришла мне в голову забавная мысль, что по частоте попадания в передряги, мы с Машей становились своего рода рецидивистами.

Машу не очень удовлетворил мой рассказ, ее интересовала личность Азара. Она еще буравила меня усталыми глазами, когда за мной явился медбрат. Взгляд ее тут же посердечнел, затуманился, она поспешно чмокнула меня в губы и отступила, а меня повезли в палату.

В просторной палате на восемь коек помимо меня лежали еще шесть человек. Здесь были пара великовозрастных старцев, два хриплоголосых юноши, четырнадцати и шестнадцати лет и еще пара угрюмых мужчин среднего возраста. Все они были разные — конституцией, ростом, голосом и манерами, однако так легче было мне их классифицировать, парами. Я больше отмалчивался и не старался заводить знакомств, однако в первый же вечер пожилой сосед с располагающим выпуклым животом, худыми руками и переломом шейки бедра, втянул меня в долгий разговор "за жизнь", приведший к тому, что палата моя представляла в общих чертах нехитрую судьбу рядового научного сотрудника.

Потянулись медленные больничные дни с разговорами, анекдотами и игрой в карточного "дурака". Я не был прикован к постели, как пара моих соседей, однако, строго рекомендовали мне провести пару дней в кровати, справляя нужду под себя, в судно. То еще удовольствие, доложу я вам.