Теория квантовых состояний

Снова забежал Ильдар Гаязыч и перевел мое внимание на вторую часть бумажной груды, состоявшей как раз из необходимых бланков. Прежде всего требовалось заполнять огромные анкеты. О себе, о родах, о пережитых черепно-мозговых травмах. О родственниках. Кто как умер, чем страдал. Ильдар Гаязыч проинструктировал меня, что перечислять в первую очередь нужно случаи, которые мог бы я отнести к снижению познавательной деятельности, старческого слабоумия и забывчивости. Хитрая логика состояла в том, что гены родителей моих, и их родителей, смешивались и раздавались потомкам в равных пропорциях, и смотреть нужно было не только вверх по генеалогическому древу, но и в стороны.

Не помню, чтобы так глубоко приходилось мне ковыряться в болезнях своей родни, особенно с учетом факта, что не ставил я в известность основную кладезь семейных знаний — маму. Бабушки, дедушки, прабабушки, дяди и тети. Я помнил инсульты, инфаркты. Было даже самоубийство. Подумать только, я ведь сам ввязался в эту игру на выбывание. Мое выбывание.

Довольно куцый в итоге у меня получился список. Причина смерти немедленно исключала, вымарывала из него кандидата, хотя теоретически деменция вполне могла выступить косвенным, опосредованным основанием. Я записал прабабку мою по матери, которая совсем лишилась памяти в девяностолетней своей старости, да деда по отцу, который в пожилом возрасте запил и мало соображал. Две никаким образом не связанные цепочки генов. Если только комбинация генных локусов моих родителей не давала неожиданного результата.

Анкеты Ильдар Гаязычу я вернул лично, в том же процедурном кабинете. Он долго листал их, двигал своею небритостью из стороны в сторону и бормотал. Смотрел на меня укоризненно, вздыхал, и виделось в его взгляде, что занимаемся мы бесполезной работой, и не находятся у меня нужные ему признаки. Некоторая возникла между нами неловкость оттого, что не оправдывал я его надежд.

Отложил в конце концов Ильдар Гаязыч мои анкеты и вновь обратился к вороху свежераспечатанных бумаг. Он долго шуршал ими, перекладывал листы, покуда не скомпоновал для меня набор тестов. По правилу, выполнять их требовалось за определенное время, в противном случае ошибки, вызванные расстройством кратковременной памяти, компенсировались возможностью вернуться к заданию позже. Это походило на очень примитивные IQ-тесты: отыскивание символов, поиск похожих картинок, поиск скрытых образов в картинках. Отводилось на все про все полчаса.

Ильдар Гаязыч усадил меня в коридоре, прикатил стойку на колесах, для заполнения бланков, и принес два стула, чтобы мог я комфортно вытянуть больную ногу. Я развалился, будто отвечаю на кроссворд, наблюдая краем глаза, как в процедурную, гулко шаркая, ходит народ.

Минут через двадцать непрерывных цифр, картинок и слов, у меня сжало виски. Это случалось со мной периодически и я не связывал это с тестом. Процедура напомнила мне психологический тест, что проходил я в военной комиссии при поступлении в институт МВД. Разве только сдавался тот в учебном классе и времени выделялось три часа. Я стоически продирался сквозь вопросы. Задания были хитрые, с подковыркой, но все-таки не сложные, не нужно было ничего вычислять. В большинстве своем вопросы были на внимательность и запоминание, требовалось искать шаблоны, паттерны, знакомые образы и символы.

Ильдар Гаязыч появился неожиданно, сообщив, что время вышло, и обнаружил я, что с десяток заданий не успел закончить. Я отдал ему смешанные свои листы. Он пробежал взглядом по диагонали, зыркнул на меня черными глазами и пробубнил что-то недовольно о том, как много времени займет у него проверка результатов.

Я взялся уже за костыль, чтобы отправиться восвояси, но Ильдар Гаязыч меня остановил. Тестирование, как оказалось, еще не закончилось. Он снова пригласил меня в процедурную, усадил на стул и следующие полчаса заваливал вопросами. Это был экзамен КШОПС — краткая шкала оценки психиатрического статуса, или MMSE, по-английски. Глупые, простейшие вопросы, вразнобой, несвязанные. Время, место работы, место жительства, я повторял какие-то словосочетания, а Ильдар Гаязыч отмечал что-то у себя в тетради. В завершении он попросил нарисовать для него несколько фигур на чистом листе. Рука моя к тому времени дрожала, я порядком вымотался к концу этого двухчасового марафона.

Наконец, тест закончился. Я перевел дух, отмечая, что Ильдар Гаязыч тоже утомился меня допрашивать. Он меланхолично сгреб и уложил все бумаги в одну стопку, и устало пообещал в ближайшее время заняться. Я поднялся, чувствуя нестерпимую сонливость, поблагодарил персонального своего эскулапа и побрел неторопливо в палату.

Так я намаялся с тестом, что решил даже пропустить обед, ограничившись залежами накопленного печенья и сока. Едва голова моя коснулась подушки, я провалился в сон, проспав и обед, и тихий час с гаком.