Обращенные монологи (в отличие от реплик диалога) не ограничены в объеме, как правило, продуманы заранее и четко структурированы. Они могут воспроизводиться неоднократно (при полном (198) сохранении смысла), в различных жизненных ситуациях. Для них в равной мере приемлемы и благоприятны как устная, так и письменная форма речи. Монолог, иначе говоря, гораздо менее, чем диалогическая речь, ограничен местом и временем говорения, он легко распространяется в шири человеческого бытия. Поэтому монологическая речь способна выступать как средоточие внеситуативных смыслов, устойчивых и глубоких. Здесь - ее несомненное преимущество перед репликами диалогов.
Обращенный монолог, как видно, составляет неотъемлемое звено культуры человечества. У его истоков-высказывания пророков и священнослужителей, а также выступления ораторов, игравшие, в частности, столь важную роль в жизни древних греков и римлян. Обращенно-монологическая речь, помнящая о своих ораторско-проповеднических истоках, охотно прибегает к внешним эффектам, опирается на правила и нормы риторики, нередко обретает патетический характер и внушающую, заражающую силу, вызывая энтузиазм и восторг, тревогу и негодование слушателей. Ныне эти возможности обращенного монолога ярко сказываются в митинговых речах.
Уединенные монологи - это высказывания, осуществляемые человеком либо в одиночестве (буквальном), либо в психологической изоляции от окружающих. Таковы дневниковые записи, не ориентированные на читателя, а также "говорение" для себя самого: либо вслух, либо, что наблюдается гораздо чаще, "про себя". Во внутренней речи, как показал Л.С. Выготский, языковые формы максимально редуцируются: "... даже если мы могли бы записать ее на фонографе, оказалась бы сокращенной, отрывочной, бессвязной, неузнаваемой и непонятной по сравнению с внешней речью"2.
Но и уединенные монологи не полностью исключены из межличностной коммуникации. Нередко они являются откликами на чьи-то слова, произнесенные ранее, и одновременно - репликами потенциальных, воображаемых диалогов. Подобного рода диалогизированное самосознание широко запечатлено Ф.М. Достоевским. "Вы скажете - размышляет наедине с собой герой "Записок из подполья" о собственной исповеди, - что пошло и подло выводить все это теперь на рынок, после стольких упоений и слез, в которых я сам признался. Отчего же подло-с? Неужели вы думаете, что я стыжусь всего этого ...>?"
Уединенные монологи -неотъемлемая грань человеческой жизни. По словам современного ученого, "думать - значит прежде всего говорить с самим собой"3. Эти монологи органически связаны с тем, (199) что Ю.М. Лотман называл "автокоммуникацией", в основе которой лежит ситуация "Я - Я", а не "Я - ОН". Европейская культура, утверждал ученый, сознательно и целеустремленно ориентируется на систему "Я - ОН", но есть культуры, ориентированные преимущественно на автокоммуникацию (вероятно, имеются в виду страны Востока): они "способны развивать большую духовную активность, однако часто оказываются менее динамичными, чем этого требуют нужды человеческого общества"4.
Если автокоммуникацию мыслить широко, в духе Ю.М. Лотмана, как сферу не только индивидуального, но и общественного сознания, то, по-видимому, правомерен вывод, что она связана преимущественно с ориентацией на монологическую речь: как на монологи уединенные (это самоочевидно), так и на обращенные, которые требуют от слушателя скорее послушания, нежели "встречной" инициативы. Система же "Я - ОН" более активно опирается на диалог.
Монологическая речь составляет неотъемлемое звено литературных произведений. Высказывание в лирике - это от начала и до конца монолог лирического героя. Эпическое произведение организуется принадлежащим повествователю-рассказчику монологом, к которому "подключаются" диалоги изображаемых лиц. "Монологический пласт" значим и в речи персонажей эпических и драматических жанров. Это и внутренняя речь в ее специфичности, вполне доступная повестям и романам (вспомним героев Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского), и условные "реплики в сторону" в пьесах ("А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы", - изрекает гоголевский Хлестаков, "глядя в глаза" почтмейстеру, который прозвучавших слов по законам сцены не слышит). Это также пространные высказывания вслух, к которым, к примеру, склонны грибоедовский Чацкий, тургеневский Рудин, едва ли не большинство персонажей романов Достоевского.