После таких слов Изабелла Викторовна неистово крестилась и скрывалась в своей комнате, чтобы пасть ниц и забиться в иступлённой молитве. Похоже было, что её посетила возрастная метаморфоза прозрения: а не пора ли замаливать грехи былых времён? Вдруг действительно встанет вопрос выбора, куда далее направляться: в ад ли, или всё же в рай? – чем чёрт не шутит. Шутки шутками, что вполне оправдано молодым, но, когда возраст подпирает с незащищенных сторон, тут внезапно задумаешься: а вдруг – правда, то над чем смеялся всю жизнь и верил только на словах, и издевался в кураже, чтоб выглядеть привлекательным и независимым? Тут то сомнение и тянет за штаны, да ещё так неудачно, что режет в промежности. Вот чёрт дери, как всё обернулось – кто ж знал десяток-два лет назад, что жизнь предательски ускорит приближение финала. Тогда ничто не предвещало печального конца. А вдруг, это начало новой светлой, потешной радости до умопомрачения, которой не хватало всю жизнь? Как узнать правду заранее, чтобы выбор был привлекательным? От бога правды не дождешься – только нарекание: молись, молись и тебе зачтётся; а дьявол, сто пудов, обманет. Вот и выбирай свой крест наощупь…
– Мама! Закрой дверь. Ты так лбом лупишь о пол, что в моей комнате может люстра оборваться. Неужели накопилось столько грехов, чтобы так приходится убиваться? – дочь, сидя в кресле, обмахивалась веером не чувствуя причин для беспокойства.
Мать, услышав Люсины рассуждения, боднула в очередной раз пол настолько не расчитав, что у дочери с люстры сорвалась подвеска и шлёпнулась, разлетевшись брызгами.
– Мама! – запричитала дочь, – сейчас всё Лёшке расскажу… прекрати немедленно.
Изабелла Викторовна распласталась ничком на полу и затихла в почтительном блаженстве: она чувствовала, как её кожа лоснилась улетучивающимися грехами.
– Прости мя, господи! Пощади и помилуй, – шептали её губы в таинственном одиночестве, вспоминая прегрешения юности, отрочества и прочей беспечной жизни: осознанные, необдуманные, забытые по легкомыслию, оправданные собственной сомнительной логикой. «Аминь!» – услышала она, непонятно как достигший сознания возглас. Волосы на её голове чувствительно зашевелились, и сознание готово было покинуть тело, но…
– Мама! Я совершенно не разделяю твоего умопомрачительного увлечения верой и божественным началом ни с того, ни с чего. Да, я согласна, что вера заслуживает уважения и почитания, но я против чрезмерного энтузиазма в таком тонком интимном деле. Если совсем уж невтерпёж, сходи в церковь и там раскачивай иконостас, возможно, тебе и зачтётся, а заодно и проститься. Дома у нас достаточно хрупких предметов, не способных выдерживать такие сотрясения. Да и грехи они не смогут отпустить – у них иное предназначение.
Мать задумалась над словами дочери, а после вновь восстала на колени, и стала молиться тихо, потаенно, не касаясь лбом пола. Каждая из женщин отстояла свою точку зрения, и уверовалась в личной правоте. Хвала господу, допустившему разность мнений при отсутствии криков, драки, таскания за волосы.
* * *
Михась Сиськин с детства был общительным и языкатым, как дятел – не остановить и хворостиной. Для своих причудливых рассказов он рождал темы из воздуха, через него же и посылал их слушателям, у кого ещё уши не обвисли от вкрадчиво преподносимой белиберды. Только потеряй бдительность, и уши развесь, – скоро не отвяжешься.
Одно из его убеждений заключалось в том, что каждый человек беден по-своему, впрочем, как и богат. Богач, временами, чувствует себя несчастней последнего (нет, всё же предпоследнего) нищего. Нищий же, частенько, танцует гопак, размахивая руками и ногами впопад и невпопад, беззаботно и самозабвенно, и ореол счастливца витает у него над головой. И каждый из них чувствует подвох во временно нагрянувших обстоятельствах, только не могут разобраться в том, и, зная момент их зачатия, не представляют день и час завершения.
Как быть? Что делать? Куда податься мучающемуся люду: богачам, инженерам, плотникам, бизнесменам: разорившимся и преуспевшим, нищим и прочим гражданам всех сословий, разных культур, вероисповеданий и достатка? До поры до времени, всем им присущи надежда, уверенность и похвальба. Но после, почему-то, неизбежно обволакивают сомнения, неуверенность в будущей перспективе, пустота. И даже, если эти признаки отсутствуют сегодня, то завтра могут возникнуть, как черт из табакерки.
Эх, рвануть бы ворот рубахи и разгуляться, – на время забыть томящие душу сомнения. Да вот обидно – чувство это мимолётно, да и финансы в подходящий момент не потворствуют дать душе отдушину, или общественный статус не позволяет, или же скандальная жена на подобную потребность свою санкцию накладывает.