С экономической точки зрения праздность, рассматриваемая как вид занятости, состоит в близком родстве с доблестной деятельностью; достижения, характерные для праздной жизни и предъявляемые в качестве ее внешних признаков, имеют много общего с трофеями героических свершений. Но праздность в более узком смысле слова, отличная от доблестной деятельности и от всякого будто бы производительного употребления сил на что-либо, по существу, бесполезное, обычно не приводит к появлению каких-то материальных следов. Поэтому оценивать былые свершения при праздной жизни обыкновенно приходится посредством «нематериальных» ценностей. Такими нематериальными свидетельствами былой праздности выступают квазинаучные или квазихудожественные достижения, а также осведомленность о событиях и случаях, не имеющих непосредственного отношения к улучшению человеческой жизни. Так, к примеру, в наше время бытует знание о мертвых языках и об оккультных науках, о правописании, синтаксисе и просодии, о различного рода домашнем музицировании и прочих семейных развлечениях, о свежайших поветриях в одежде, обстановке жилья и способах выезда[11], об играх и развлечениях, о ценимых домашних питомцах, будь то собаки или скаковые лошади. Во всех этих отраслях знаний изначальным мотивом к их приобретению (благодаря чему они, собственно, когда-то вошли в моду), могло быть что-то, никак не связанное с желанием показать, что досуг тратится отнюдь не на производственное занятие; однако, не служи эти достижения оправданием непроизводительной траты времени, они бы довольно быстро исчезли, вместо того чтобы сделаться привычными свидетельствами жизни праздного класса.
В известном смысле эти достижения возможно причислить к области ученого знания. Помимо и кроме них, имеются иные общественные явления, которые постепенно переходят из области учености в область физического навыка и ремесла. Сюда относятся совокупности правил, известные как воспитанность и умение держать себя, вежливое обхождение, этикет, а также вообще соблюдение приличий и церемоний. Эта категория явлений более явно и непосредственно предстает наблюдению, а потому их все шире и настоятельнее признают необходимыми свидетельствами почтенной степени праздности. Нужно отметить, что все соблюдение церемоний, попадающее под определение хороших манер, занимает важное место в оценке людей на той стадии общественного развития, когда нарочитая праздность становится основным признаком уважения, а не на более поздних стадиях. Варвар условно-мирного этапа развития производства куда более благовоспитан в том, что касается соблюдения правил, нежели любой из людей, кроме самых изысканных, пожалуй, живших в поздние века. Общеизвестно (по крайней мере, так принято теперь считать), что хорошие манеры приходят в упадок тем заметнее, чем дальше общество отходит от патриархальной стадии развития. Немало джентльменов старой школы вынужденно высказывали свои сожаления по поводу недостойных манер и недостаточной обходительности даже среди высших слоев современного индустриального общества; а забвение церемониального кодекса – иначе говоря, вульгаризация жизни – среди самих промышленных слоев сделалось в глазах всех утонченных натур одной из главных аномалий цивилизации поздних времен. Забвение, от которого страдает этот кодекс у деловых людей, свидетельствует (никакого осуждения!) в пользу того факта, что внешние приличия суть плод жизни праздного класса и ее показатель, в полной мере соблюдаемый лишь при режиме строгого соблюдения положения в обществе.